Ольга Клюкина - Визажистка

Вера смутно припоминала, что Ленка что-то говорила про разыгравшуюся сразу же после ее побега драку. Но кого, с кем? Хоть убей, она ничего не помнила.

— Извините, но я рано ушла… — начала она.

— И слава Богу, — перебила ее Юлия Семеновна. — Хоть перед одним человеком не так стыдно. Но ведь они пришли только передать поздравление и подарок от моей Диночки, ничего другого. Откуда в людях столько злости, зачем?..

— Дина — это ваша сестра? — уточнила Вера.

— Да, моя Диночка, я так по ней скучаю… И Альбина, как назло, неожиданно выкинула фокус, — торопливо продолжала Юлия Семеновна, словно радуясь, что можно хоть с кем-то поговорить, всласть выговориться. — Нет, ты только представь: совершенно неожиданно Альбинка с каким-то своим очередным мальчишкой укатила на Средиземное море, никого ни о чем не предупредив. Я не слишком им завидую, сейчас на побережье не самое лучшее время, еще не сезон. И потом, так ведь можно окончательно растерять всех своих клиентов. Ты представляешь?

— Представляю, как сейчас хорошо на море, — сказала Вера. А про себя подумала: «Вот бы сейчас на море — в любую погоду!»

У Гомера встречается такой эпитет: винно-цветное море.

Что и говорить, февраль в городе, по крайней мере в Саратове, — это настоящее испытание, которое нужно пережить, чтобы потом получить в награду весну и хоть немного тепла, зелени…

— А мне сегодня вовсе ни до чего, — вздохнула Сумятина. — С утра после всех этих переживаний разыгралась ужасная мигрень, буквально места себе нигде не нахожу. Какие тут могут быть косметички, когда охота в петлю? Сама видишь, на кого я похожа. И пусть, пусть… Чем хуже, тем лучше.

Юлия Семеновна сегодня действительно выглядела неважно. Цыганские волосы, которыми она так темпераментно встряхивала в ресторане, сейчас были спрятаны под странное сооружение на голове, типа чалмы из полотенца, и от этого все черты немолодого лица женщины выглядели чересчур заостренными, резкими.

А черные стрелки на глазах и неровно обведенные, по всей видимости, дрожащей рукой, карандашом губы придавали ее лицу какое-то особенно болезненное, исступленное выражение и поневоле делали Юлию Семеновну похожей на несчастную восточную рабыню.

Вера в очередной раз подумала о том, как все-таки несколько росчерков карандаша и умело подобранные тона могут полностью менять выражение человеческого лица. Тайна какая-то…

И что самое удивительное — вовсе не всегда успех находится в прямой зависимости от количества денег. Альбина, пытаясь изобразить из богатой клиентки эдакую «знойную женщину», Кармен пенсионного возраста, явно в своем рвении теряла всякое чувство меры. Не нужно было быть большим профессионалом, чтобы увидеть это с первого взгляда.

— Значит, мы сейчас работать не будем? — переспросила Вера удивленно.

Первая клиентка, оказывается, вовсе не нуждалась ни в каких услугах. Странно, но почему же она тогда ее так ждала, вспоминала? Неужели и впрямь бедняжке поговорить не с кем?

— Дело вот в чем, — начала теперь говорить более деловым тоном госпожа Сумятина. — У дочери моей лучшей подруги — увы, сейчас мы вынуждены общаться только по телефону! — послезавтра свадьба, и я пообещала, что беру на себя услуги визажиста, естественно, подразумевая Альбину. И вот она откалывает так некстати такой номер. Теперь понятно? Но ты ведь тоже сможешь сделать невесте хорошенький свадебный макияж?

— Конечно, — кивнула Вера, вспоминая, что во всех пособиях, которые она видела, свадебный макияж считается самым простым: побольше светлых, воздушных тонов, губы в виде нежных лепестков роз…

И потом — ведь свадьба будет только послезавтра, а значит, впереди еще целая вечность, за которую можно научиться всему, что только понадобится.

— Дело в том, что если я не сдержу обещания, то после вчерашнего Ирина точно подумает, что я тоже заодно с ними, с этими… Боже, знали бы они, чего меня лишили… Кого-то еще черт несет, — прервала Юлия Семеновна свой сумбурный рассказ, услышав звонок в дверь и поспешив открывать.

Пока она с кем-то, кого принес черт, разговаривала в коридоре, Вера с интересом огляделась вокруг.

Светлая мебель и двери из какого-то пластика, немецкие обои на стенах, картины в помпезных рамах — и все же жилище этих безбедно живущих людей казалось почему-то слишком неуютным, холодным. Хотелось как можно скорее убежать домой, к родным стенам в трещинах.

— Смотри не вздумай уходить, не оставляй меня с ним наедине, — быстро шепнула Юлия Семеновна, уловив желание Веры, а вслух громко сказала: — Сейчас я принесу кофе, ведь сегодня такая промозглая, сырая погода!

— Ты же знаешь, что я не пью кофе, но всякий раз зачем-то говоришь одно и то же, — сердито буркнул, заходя в комнату, незнакомый старик — очень высокий и неестественно худой. — Ничего мне не надо. Я ненадолго, даже не буду раздеваться.

От старика почему-то было трудно оторвать взгляд. Он был одет в элегантную меховую кепку с козырьком и длинное черное пальто, а в руке держал старинную трость с красивым резным набалдашником.

Старик стоял неестественно прямо — про таких в народе говорят: «как кол проглотил» — и казался преисполненным чувства собственного достоинства и даже величия. Он был совершенно не похож на нынешних пенсионеров, которых совершенно забила нужда, умеющая напрочь стирать с лиц «необщее выраженье».

«Иностранец он, что ли? — подумала Вера. — Или — артист? Но сейчас таких и во МХАТе не найдешь…»

Слегка кивнув в сторону Веры, старик присел на кресло в углу, облокотился на трость и уставился на хозяйку немигающими, пронзительными глазами, которые казались неестественно светлыми, почти что белыми.

«А суровый-то какой! — подумала Вера. — Суровый и древний. Настоящий Старик, Старче…»

Пифагор когда-то таким образом предложил разделять человеческую жизнь: первые двадцать лет жизни — мальчик, следующие двадцать лет — юнец, еще двадцать — юноша, и последние двадцать — старец. Великий грек полагал к тому же, что каждому из этих возрастов соответствует свое время года: весна, лето, осень, зима.

Человек, который сидел в кресле, даже если судить по щадящему Пифагорову летосчислению, был старцем в самой глухой зимней поре. Пожалуй, замерзшее оконное стекло за его спиной могло бы стать превосходным живописным фоном для его портрета, если бы кто-то взялся сейчас его изобразить.

— Познакомься с моим новым мастером-визажистом, — сказала Юлия Семеновна, которая в присутствии старика снова начала заметно нервничать и даже кусать губы. — Это Вера… А это мой дядя, Георгий Александрович, дядя Жора. Родной дядюшка, так сказать. М-да, он не так уж часто балует нас своим посещением.