Ольга Клюкина - Визажистка

В конце концов, после развода Вера стала свободным человеком, свободной женщиной. Но при этом ощутила, что вся ее жизнь словно подернулась прочной дымкой печали и беспокойства, которая со временем грозила сгуститься до вечной, непроглядной тьмы. И вообще скорее всего старость — это не что иное, как просто-напросто постоянно паршивое настроение и даже во сне разрастающееся чувство вины перед теми, кого любишь или хотя бы просто помнишь. И она может накрыть человека в любом возрасте — хоть в тридцать лет, хоть в сорок, а кого-то обойти стороной и в девяносто.

Но все это Вера пережила давно, очень давно, до встречи с Александром — в далекий, так называемый доалександрийский, период ее жизни.

«Душа человека не имеет возраста. И любовь не имеет возраста», — вспоминала Вера слова Александра и его печальный, задумчивый взгляд, когда он лежал на диване в ее комнате в такой странной, нескладной позе, словно ему мешали крылья за спиной.

И ведь действительно — Вера теперь чувствовала себя рядом с ним удивительным, бессмертным существом, не имеющим ни возраста, ни биографии, ни пола. Когда она видела на расстоянии поцелуя голубоватые, мраморные веки Александра, в ней и впрямь словно бы пробуждались неведомые, древние силы.

Она была готова танцевать на углях, петь, сражаться с целым миром и почти наяву слышала надрывные голоса античного хора: «О нет! О нет! Несчастная! Опомнись! Увы тебе! Он все равно скоро уедет!»

Но любые предупреждения были смешны: добровольно отказываться от своего счастья? От этих драгоценных, властно сложенных губ?

Чего ради? Зачем? Никогда! А потом — еще неизвестно, как повернутся события. Вдруг Александру не нужно будет никуда уезжать? Он ведь так хотел бы остаться! А эти люди, которые его преследуют? Кто они? Почему все они не понимают, с какой силой они теперь имеют дело?

«Да пошлют тебе, Александр, боги все, что ты желаешь» — с такого приветствия начинались обычно послания к Александру Македонскому — человеку, завоевавшему целый мир.

Но разве это меньше — завоевать внутренний мир другого человека, все чувства и помыслы женщины? О, они еще просто не знают, с кем теперь имеют дело… Они еще просто ничего не подозревают.

За кухонным окном сыпал маленький, еле заметный снежок. Теперь, при виде снега, Вера сразу вспоминала одно слово — Александр!

Но сегодня не надо было ничего вспоминать. Александр был здесь, дома, сидел на кухне на фоне потрескавшейся стены и внимательно, словно армянская гадалка, разглядывал в чашке кофейную гущу.

Наверное, он делал это чисто механически, думая при этом о чем-то своем. Но было похоже, что он пытался таким образом прочитать на дне чашке что-нибудь про свое будущее, разгадать судьбу.

Казалось, что в своей любимой позе, слегка склонив голову на обнаженную грудь (Вера доподлинно знала, что под ее фиолетовым махровым халатом, который Александр накинул на себя после душа, не было ничего!) и разглядывая кофейные узоры на дне чашки, Александр мог просидеть целую вечность.

А может быть, незаметно и так прошло несколько тысячелетий?

После душа Александр небрежно сгреб свои иссиня-черные волосы назад, и единственная горизонтальная линия, прочерчивающая лоб — то ли слабое подобие первой морщины, то ли просто своеобразный росчерк Создателя, — только еще сильнее подчеркивала его молодость и — беспокойство.

Глядя на стройную ногу Александра, Вера на всякий случай крепко сжала под столом ладонь в кулак. Руками не трогать! Любое неосторожное движение или слово могут грозить землетрясением, обвалом, а то и полным исчезновением загадочной цивилизации из двух человек, возникшей ранним утром из ничего не значащих фраз, из нежных прикосновений, невнятных признаний.

Самой первой художницей в Древней Греции считается женщина, которая догадалась очертить на стене тень от фигуры своего возлюбленного. С этого жеста, полного любви и тайного обожания, началось развитие рисунка и живописи, а не только роспись ваз и изготовление глиняных божков. Увы, ее имя в истории не сохранилось. Возможно, что это вообще лишь красивая легенда. Но сейчас, глядя на тень на стене, которую отбрасывал неповторимый профиль Александра, Вера была уверена, что именно так все и было.

Рано утром Александр пел. Пока Вера варила кофе, было слышно, как он напевал в постели какую-то незнакомую мелодию, похоже, что французскую. И это тихое мычащее пение, помимо воли вырвавшееся из стиснутой мучительными заботами груди Александра, показалось Вере настолько важнее даже слов о любви, что она немного всплакнула, роняя слезы в сахарницу.

Она должна сделать все, даже невозможное, чтобы Александр был счастлив. Да, он чем-то испуган, он что-то скрывает, ему сейчас тяжело. Похоже, у него нет сил бороться с трудностями. Но он не знает, сколько теперь у нее, у Веры, появилось сил. Она готова на все, чтобы это утро никогда не кончалось.

Вера уже знала: два самых любимых слова Александра — никогда и навсегда. Две крайности. Он мог быть и нежным, и сумасшедшим. Как выяснилось, Александр обожал короткий утренний секс — еще с закрытыми глазами, на грани сна и новой яви. И тут же становился осторожным, холодным, недоверчивым.

Все дело в том, что он пока не до конца ей доверял.

У Александра была еще одна странная привычка — он избегал смотреть собеседнику прямо в лицо.

Сегодня они сидели напротив друг друга уже почти полчаса, а он все это время только задумчиво смотрел в окно, ковырял вилкой клеенку, катал хлебные шарики, крошил бутылочную пробку, разглядывал кофейную гущу и почти не поднимал на Веру глаз.

Вначале Вера даже немного про себя обиделась: неужели ему настолько неприятно на нее смотреть? Может, она сегодня плохо выглядит? Да нет, она ведь видела в зеркале свое счастливое и совсем юное лицо.

Но потом Вера поняла: Александр так устроен, что ему вообще мешают любые подробности, мелочи, детали. Они мешают понять главное: насколько он может собеседнику доверять? Он вслушивается в интонацию, во внутренний звук.

«Поверь мне, я люблю тебя, — хотелось сказать Вере. — Скажи мне все-все-все. Будь со мной до конца откровенен, и я помогу тебе».

Впрочем, в манере Александра отворачиваться были и свои неоспоримые преимущества.

В глазах Веры Александр был невероятно, удивительно красив, и, пока он смотрел в окно, можно было сколько угодно не скрываясь разглядывать его гордый мальчишеский профиль. Так и хотелось обвести его в воздухе одним быстрым росчерком пальца или запечатлеть, как тень, на стене.

Но особенно было приятно мысленно пуститься в путь от макушки вниз, по невидимой линии, которая проходила через коротко подстриженный какой-то замысловатой лесенкой затылок Александра, теплую ложбинку на шее и терялась на спине где-то между лопатками.