Ольга Клюкина - Визажистка

— Ушли? — спросила она, озираясь. — Фу, пронесло. Отсиделась. Я ведь их, Вер, по стуку уже узнаю и не пускаю. А теперь ты мне, Вер, скажи, что они еще про моего братишку говорили?

— Что он вор.

— Ну уж прямо и так! — усмехнулась Ленка. — Пускай сначала докажут.

— Не волнуйся, докажут.

— Нет, правда, чего ты в последнее время такая, Вер? — помолчав, спросила Ленка. — Я тебя прямо не узнаю: ты Вера или не Вера?

— Невера, — ответила Вера и вздохнула. — Ко мне первый раз из милиции домой приходили, с ордером. Руки выкручивали. Вот, даже синяк теперь, наверное, тут будет.

— Тю, ерунда, было бы из-за чего нос вешать! И потом, ты что, своими глазами видела ордер на обыск? И как он выглядел?

— Не знаю, — попыталась припомнить Вера. — Бумажка с печатью.

— Ну ты даешь! Бумажка, — беззлобно передразнила ее Ленка. — А может, это вовсе был не ордер? Или там совсем другая фамилия была вписана? Может, им просто понадобилось проникнуть в дом с какой-нибудь своей целью? А? Что скажешь?

— И откуда они меня знают? Но он же сказал: Клементьева Вера Михайловна…

— Я тоже могу сказать: Клементьева Вера Михайловна, руки за голову, я тебя сейчас на этой люстре вешать буду без суда и следствия! И ты что, сразу руки за голову?

— Нет, — нахмурилась Вера.

— Подумаешь, менты: пришли да ушли. Подумаешь, руки выкручивали. Ничего ведь с тобой не случилось? Точно? Глупости все это.

— Тебя послушать, так и в тюрьме тоже нормально сидеть, особенно в предварительной камере, — не выдержала и взорвалась Вера. — Сидишь, ничего не делаешь, глядишь за решетку, а тебе бесплатно похлебку дают. Удивляюсь я тебе. Не понимаю.

— В тюрьме? — задумалась Ленка. — Смотря в какой компании. От этого многое зависеть будет.

— Вот что: не хочу я больше визажисткой работать, — помолчав, сказала Вера. — И ключ возьми. Мне он больше не понадобится.

— Чего так?

— Не хочу.

— Интересное кино… А чем же ты заниматься будешь? Только-только деньги поперли, а ты…

— Сказала: не буду. Не для меня это все. В школу вернусь. Не знаю пока.

— И к старику своему золотоносному тоже ходить, что ли, не будешь? Ну, Вер, это надо совсем уже последней дурой быть, чтобы от такого отказываться.

— Сегодня последний раз схожу, и точка, — сказала Вера. — И даже сумку с собой не возьму. Мне поговорить с ним кое о чем нужно.

Вера не стала сейчас рассказывать соседке, как среди ночи к ней заявился «Человечкин», который жил в каком-то своем измерении, и сообщил, что найденный рисунок вовсе не принадлежит, не принадлежал и никогда не мог принадлежать Матиссу. Он отнес рисунок какому-то известному в городе специалисту, который сказал, что некто, вполне возможно, дед Стасика, лишь попытался сделать копию с известного сюжета. Но, должно быть, такая попытка подражать великому французу показалась ему крамольной для своего времени, и он спрятал рисунок под обоями.

При этом Иван Иванович не скрывал своего восторга: «Вы-вы-вы-вы даже не представляете, какой это ценный документ, символизирующий время тридцатых годов. Это будет самым ценным экспонатом в моем музее!»

А Вера подумала, не обращая внимания на его запинающееся бормотание: все, никаких денег не будет, никакой помощи. Но что еще может она сделать для Александра? Что?

И самое главное: что нужно сделать? Только один человек мог ей хоть что-нибудь теперь посоветовать.

Трамвай оказался переполненным, но, вздохнув, Вера все же шагнула на ступеньку второго вагона.

Пассажиры на остановке подробно обсуждали между собой случившуюся на линии «обесточку». Это значило, что в ближайший час городской транспорт все равно будет до отказа заполнен замерзшими на остановках людьми.

Впрочем, можно было развлекаться мыслью, что в мире с каждым годом остается все меньше трамваев и для многих они уже стали легендой.

— Вот в Лондоне, наверное, уже нет трамваев. И в Нью-Йорке тоже давно нет. И в Париже…

Ну уж нет, про Париж Вера сейчас себе вспоминать не разрешала.

— Подумаешь! А зато здесь есть, пока ползают, родимые. Хотя в такой ледяной мартовский день, да еще когда на линии вдруг случается авария, тоже начинает казаться, что никогда в жизни больше из-за угла не покажется красный, бодро громыхающий вагон. А он все равно едет, спешит всех забрать.

— Ой-ой-ой, куда пихаешь? Не видишь, что ли, тут я стою! — запричитала на весь вагон старушка, которую теснил вперед осанистый старик с белой, заснеженной бородой Деда Мороза.

— Ничего, бабка, не скрипи! Нам бы с тобой только как-нибудь до лета дотянуть, а там пенсию получим и на Кипр махнем! — отозвался дед, и по вагону прокатился смех, мигом снимая волну взаимного раздражения и тесноты.

Вера тоже невольно улыбнулась.

А что, действительно, скоро лето. А еще раньше весна, самое любимое время года. Не случайно ее имя так созвучно со словом «весна» на латыни — ver, veris. Хотя сегодня, глядя в замерзшее стекло трамвая, совершенно невозможно было представить, что уже через каких-нибудь два-три месяца повсюду будет ярко светить солнце, зеленеть трава и над цветами закружатся бабочки. Уже сейчас, как говорят знающие люди, под корой деревьев тихо заструились новые соки, и природа понемногу пробуждается от зимнего оцепенения. Но поверить в это, видя перед глазами голые, обледеневшие ветки, у Веры почему-то никак не получалось.

В том-то все и дело, что весна никому не позволяет догадываться о той борьбе и великом труде, который она всякий раз совершает, чтобы снова воцариться, казалось бы, на насквозь промерзшей земле. Нет, об этом никто из людей не должен знать. Почему-то ей нравится выглядеть в глазах людей беспечной, радостной особой, порхающей по земле в веночке из цветов, и никто не должен видеть на ее юном лице выражение поистине нечеловеческого усилия и муки.

— Предъявите проездные документы. Девушка, что у вас? — услышала Вера за спиной недовольный голос кондуктора. — Заранее деньги готовь, коли еще необилеченная…

Вера нащупала в кармане монетки, но женщина заглянула ей в лицо и радостно воскликнула:

— Ой, Вера! Извини, а я тебя со спины и не узнала. Ты куда? К клиенту?

— Да… наверное.

Это была Люська, подружка Ленки и одна из самых первых клиенток доморощенного салона.

— Слушай, а я ведь снова к тебе собираюсь. А еще девчонки из депо, когда меня тогда увидели, попросили узнать: можно им тоже подойти?

— Приходите, — кивнула Вера, но тут же одумалась: — То есть, я хотела сказать, только не сейчас, потом… Я пока не работаю.

— Ладно, я потом у Калашниковой узнаю. Они будут говорить, что от меня, от Люси Смирновой, пойду я деньги дальше собирать. Мужчина, вы чего ко мне прижались, как к родной, в самом-то деле! — привычно огрызнулась кондукторша и, быстро орудуя локтями, начала протискиваться к передней площадке, приговаривая нараспев: — При-и-приготавливаем заранее проездные документы, студенческие билеты, ра-а-азворачиваем инвалидные справки, у вас не у каждого на лице написано, кто тут из вас инвалиды…