Ольга Дрёмова - Танго втроём. Жизнь наизнанку

— Ты чего обстоналась, словно Богом обиженная? Тебе что, хлеба под икру не хватает? Дался тебе этот холодильник! — В досаде на то, что легкомысленная Лидка вместо нужной информации вытряхивает на её голову всякую чушь, Люба была готова вспылить, но вовремя заставила себя остановиться. — Отстань ты от бабки, ты ж не бедствуешь, тебе эта «Юрюзань» и даром не нужна, даже и со знаком качества, верно?

— Дело не в «Юрюзани», а в справедливости. У нас в стране что? Социализм. А значит, все трудящиеся должны получать равное количество материальных благ, — упрямо проговорила Лидия.

— Ты сама-то слышишь, чего говоришь, трудящаяся ты моя? — невольно рассмеялась Люба. — Знаешь что, давай отмечай номера и ступай к школе, а то и впрямь опоздаешь.

— Тогда не тяни резину. — Свято веря в то, что в конце концов ей обязательно должно повезти, Лидия поднесла карандаш к бумаге. — Диктуй.

— Два, шестнадцать, девятнадцать, двадцать восемь, тридцать четыре, — скороговоркой наобум брякнула Люба и, дождавшись, когда подруга проставит в пустых клеточках билетов заветные крестики, поспешно выдернула из её руки карандаш. — Ну всё? Готова?

— А как же? — Повязав вокруг шеи шёлковый платок, Лидия набросила на плечи плащ. — Ой, чуть не забыла, а фотик-то? — Цепляя носком пятку, она скинула туфли и бегом бросилась в комнату. — Вот сейчас бы номер был! — Бросив взгляд на часы, охая и причитая, Лидия завертелась в прихожей юлой.

— Да не суетись ты, они ещё всё равно в школе, в актовом зале, по сто первому разу монтаж прогоняют. Лариса Павловна сказала, что раньше одиннадцати они с места не тронутся, а сейчас — без четверти, так что можешь особенно не бежать, — успокоила подругу Люба. — Всё взяла?

— Да вроде всё. — Остановившись на секундочку в дверях, Лидия сосредоточенно задумалась, перебирая в уме, не забыла ли она в спешке чего-то важного. — Ключи, деньги на проезд… — скороговоркой зашептала она, — фотик, салфетки, носовой платок… Любань, вспомнила! — Остановившись в самых дверях, Лидия обернулась, и лицо её озарилось счастливой улыбкой.

— Чего ты вспомнила? — Зажав пальцем собачку замка, Люба с недоумением посмотрела на сияющее лицо подруги.

— Я вспомнила, как зовут англичанку, про которую ты спрашивала.

— И как же? — Дёрнувшись, сердце Любы пропустило удар.

— Её зовут Марья Николаевна! — Боясь опоздать, Лидия решила не дожидаться лифта и застучала каблуками по ступеням. — Марья Николаевна… Кружина…

— Кряжина, — машинально поправила Люба.

— Точно!.. — удаляясь, голос Лидии прозвучал этажом ниже и затих.

— Точнее не бывает… — Горько усмехнувшись, Люба тряхнула волосами и отпустила металлическую собачку дверного замка.

Щёлкнув замком, Любаня тяжело вздохнула: ничего хорошего в том, что в школе, где учился Мишенька, внезапно объявилась жена Кирилла, не было. И в том, что английский изучался не с первого класса, а только с четвёртого, утешительного тоже мало. С одной стороны, переводить ребёнка в другое место только из-за того, что Машке вздумалось устроиться на работу именно сюда, а не куда-нибудь ещё, было не с руки, тем более что районная школа, куда начал ходить Минечка, была чуть ли не во дворе их дома, но с другой — постоянная жизнь на вулкане, что ни говори, — дело малоприятное.

В том, что рано или поздно Марья натолкнётся на фамилию Шелестов, Люба не сомневалась ни на минуту, вопрос в другом: хватит ли у Машки выдержки и порядочности, чтобы не использовать мальчика в качестве оружия, с помощью которого можно будет снова подобраться к Кириллу. В вызывающе дерзкие слова этой серой мыши Люба не верила: даже если бы мир треснул пополам, Машка и то не согласилась бы выпустить из своих цепких коготков того, что она считала своей собственностью. Ровно через полгода должен был демобилизоваться Кирилл, и то, что, вернувшись в Москву, он непременно попытается встретиться со своим сыном, Марья наверняка уже давным-давно просчитала.

Относительное затишье могло длиться еще шесть месяцев, и за это время Машке, без сомнения, представится случай вычислить Мишу, это было ясно, как дважды два. Каких-то провокаций со стороны Голубикиной по отношению к себе Люба не опасалась, а вот отзывчивого и впечатлительного Мишу, трепетно хранящего память о своём погибшем на войне псевдоотце и ни сном ни духом не ведающего об отце настоящем, ничего не стоило привести в состояние паники. До возвращения Кирилла из Мурманска в Москву, хотелось того или нет, этот вопрос надо было как-то решить, независимо от того, вычислит Машка Мишеньку сейчас или месяцем позже. Тянуть со всем этим больше не имело смысла…

Почувствовав, что от всех этих неприятных, муторных мыслей у неё раскалывается голова, Люба приложила прохладные кончики пальцев к вискам: в конце концов, до того времени, как ей волей-неволей придётся разрубать этот гордиев узел, оставалось по крайней мере несколько месяцев, и доводить себя до головной боли именно сегодня, за час до важной встречи, где она должна выглядеть конфеткой, было попросту неумно.

Раскрыв свою сумочку, Любаня в последний раз проверила, на месте ли носовой платок, пудреница, губная помада и прочие необходимо важные женские атрибуты. Удостоверившись, что ничего не забыто, она защёлкнула замок и, посмотрев на своё отражение в зеркале, с удовольствием констатировала, что в свои двадцать семь выглядит не просто как конфетка, а как дорогая конфетка.

Вздёрнув подбородок, Любаня улыбнулась, и от этого её лицо сердечком озарилось тёплым матовым светом. Прищурив по-кошачьи блестящие жёлто-зелёные глаза, она чуть-чуть склонила голову набок и, хлопнув пушистыми, подкрашенными густой чёрной тушью ресницами, придала лицу неуловимо-наивное и по-женски очаровательно-беззащитное выражение, устоять перед которым не был в состоянии ни один мужчина.

Наклонившись над полочкой трюмо, где ровным рядком стояли баночки с кремами и флаконы с дорогими духами, Любаня выгнула спину и оценила открывшуюся в расстёгнутом вырезе блузки панораму. Повиснув на тонкой цепочке, небольшой золотой кулон оттенял смуглую кожу груди; в распахнутый вырез кофточки был виден лишь её тёплый соблазнительный тон да самый верх глубокой ложбинки, уходящей под блузку. Прикоснувшись к застёжке, Люба несколько секунд помедлила, а потом, легко двигая пальцами, стала неторопливо расстёгивать кругленькие пуговки трикотажной блузки до тех пор, пока в вырезе не показался край чёрного, отделанного дорогим кружевом импортного бюстгальтера. Теперь косоглазие всем мужчинам, присутствующим за столом, обеспечено. Люба распрямилась и, поправив рукой кулон, потянулась за своими любимыми «Клима», когда в прихожей раздался звонок.