Ольга Дрёмова - Танго втроём. Жизнь наизнанку

— Может, Запад и загнивает, да только пахнет он намного лучше, чем наш развитой социализм. — Забросив ногу на ногу, Валентина с вызовом посмотрела на мужа, и от неожиданного выпада жены Берестову стало по-настоящему дурно. — Юра уехал и правильно сделал, сейчас только глупец остался в стране, где никто и никогда не знает, что нужно делать дальше, но зато всегда всем прекрасно известно, кто виноват.

— Ты что, окончательно рехнулась? — Глядя на жену широко раскрытыми от изумления глазами, Берестов ощутил, что ноги стали ватными и перестали удерживать его вес. Он ухватился обеими руками за спинку тяжёлого дубового стула, боясь упасть на пол. — Господи, позор-то какой: бежать из страны, словно какой-то последний нищий жидёнок…

— К чему такие крайности? Князья Шаховские никогда не были нищими, по крайней мере ни одному из Шаховских на паперти с протянутой рукой стоять не довелось, да и последними их никто бы назвать не смог. — Вскинув подбородок, Валентина едва заметно усмехнулась, и, к величайшему изумлению Берестова, в её лице проступило что-то, отдалённо напоминающее высокомерие.

— Что ты всем этим хочешь сказать? — Странное поведение жены, её слова, явно имеющие какой-то двойной смысл, и непонятные намёки беспокоили Ивана Ильича всё сильнее.

— Я хочу сказать, что моя бабка была княгиней Шаховской.

— Этого не может быть, ты же по паспорту русская… — Не веря своим ушам, Берестов застыл на месте и услышал, как в голове, звеня по-комариному тоненько и противно, зазвучали назойливые нотки надвигающейся паники. — Это что же, значит, мой Юрка…

— Это значит, что по матери он — князь Шаховской, независимо от того, нравится тебе это или нет, — не скрывая гордости, твёрдо припечатала она.

— Только этого мне недоставало… — Берестов, обойдя вокруг стула, тяжело плюхнулся на его кожаное сиденье и, наклонившись над столом, приблизил своё лицо к лицу жены. — Что же ты все тридцать лет молчала о своём происхождении, словно бревно… княгиня? — с издёвкой проговорил он.

— Да как-то к слову не приходилось, — расслабившись и потеряв бдительность, с легкомысленной улыбочкой брякнула она, но тут же пожалела о своём тоне.

— Ах, не приходилось?! — Размахнувшись, Иван влупил ей тяжеленную оплеуху, и тут же левая щека Валентины, расплываясь кривыми малиновыми пятнами, заполыхала огнём. — А с пингвинами тебе жить приходилось? Да ты хоть понимаешь, что теперь, благодаря твоим и Юркиным стараниям, вся эта княжеская муть со дна всплывёт на поверхность? Да меня же теперь только ленивый не сковырнёт! — Злясь на себя за то, что впервые в жизни, не удержавшись, он поднял руку на женщину, Берестов с ненавистью полоснул глазами по Валентине и, набирая обороты, взвился с новой силой: — Каким местом вы с Юркой думали, когда за моей спиной всю эту мерзость проворачивали?! — Берестов скрипнул зубами, и в глазах его потемнело.

От ощущения полной беспомощности и невозможности что-либо исправить он готов был кричать в голос, но, понимая, что это не поможет, лишь глухо постанывал и со злостью подёргивал ноздрями. Всё, к чему он стремился долгих полвека, было растоптано, всё летело в тартарары, перечёркивая его жизнь.

— А знаешь, я даже рада, что всё так обернулось, — потирая ладонью горящую щёку, Валентина посмотрела в лицо Ивану Ильичу, и внезапно он понял, что жена говорит правду.

— Но почему? Почему так? — С силой проведя кончиками пальцев по лбу, Берестов непонимающе посмотрел на Валентину.

— Через месяц я навсегда уезжаю вслед за Юрой в Штаты, потому что там — моя семья, — голос Валентины звучал приглушённо, и, для того чтобы разобрать её слова, Берестову приходилось напрягать слух. — Мой сын и моя внучка любят меня и нуждаются во мне, и счастье любить и быть любимой, поверь, стоит дороже тех денег, что были выплачены тобой за тридцать лет моего одиночества.

— Что значит уезжаю? — Не в силах осознать происходящее, Берестов сомкнул брови на переносице, и его широкий лоб прорезала глубокая вертикальная складка. — Ну ты даё-о-ошь! — нарастят проговорил он и натужно улыбнулся одной половиной рта. — Как ты со мной лихо разобралась! Значит, пока я был в силе, ты была готова мириться с безысходным одиночеством обманутой жены, а когда на горизонте замаячила пенсия, ты вдруг осознала, что существует другая жизнь, в которой есть место только для одного из нас, а точнее, для тебя, я правильно понял? — презрительно скривив рот и подняв одну бровь, Иван Ильич язвительно хмыкнул.

— Иван, не нужно выворачивать мои слова наизнанку…

— Хорошо, внучка Наденька, сыночек Юрочка и прочие прелести жизни, — стараясь спрятать обиду под маской безразличия, Иван Ильич картинно пожал плечами, — я всё понимаю, но ты уж меня прости за такую прозу, а кто вас будет кормить в этих самых Штатах? Или моё святое семейство рассчитывает, что, преисполненный альтруизма, я буду содержать всех вас до конца своих дней? Так вы же сами подпилили сук, на котором сидели. Через месяц, два в лучшем случае меня с почестями торжественно проводят на пенсию с формулировкой «по состоянию здоровья», а в худшем — ушлют в такой медвежий угол, из которого я выберусь только ногами вперёд. Или за тридцать лет ты успела насобирать порядочную сумму, чтобы всю оставшуюся жизнь безбедно существовать на проценты? — Наклонив голову набок, Берестов изучающе посмотрел на сжавшуюся в комок жену и холодно сверкнул глазами. — Да уж, наверное, успела, иначе бы откуда такая прыть — любовь на бутерброд не намажешь… — Глаза Берестова, сверкнув голубыми кристаллами, подёрнулись мутноватой дымкой. — А вот интересно, что станет делать Юрий Иванович Шаховской, князь в третьем поколении, если его драгоценная мамочка по какой-нибудь причине не сможет приехать к нему на выручку? Голодать? Или вернётся под крылышко к папочке и станет дважды заслуженным евреем Советского Союза?

— Ваня, опомнись, ты говоришь о своём сыне!

— Сыне?! — с нажимом произнёс Берестов. — Каком сыне? Ты что-то перепутала, у нас с тобой нет никакого сына.

— Иван, ты меня не понял. У нас с Юрой всё решено: через месяц я уже уеду из СССР…

— Кто тебе такое сказал? Плюнь ему в лицо, ни в какие Штаты ты не поедешь, это я тебе обещаю, — растягивая губы и стекленея глазами, холодно отрезал он. — А вот медвежий угол в моей компании я тебе обеспечить берусь: удобства на улице, углы с тараканами и масса внимательных узкоглазых слушателей в оленьих шкурах — чем не экзотика?

— Но мы с Юрой планировали… — Уже жалея о вырвавшемся раньше времени признании, Валентина подняла на мужа полные отчаяния глаза. — Ваня, ты же не можешь…

— Если ты хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах, — с ухмылкой посоветовал Берестов и, хищно царапнув Валентину холодными голубыми кристаллами глаз, вышел из кухни вон.