Ольга Дрёмова - Танго втроём. Жизнь наизнанку

— Да чтоб он подох, сволочь! Да чтоб вы все трое сдохли! — Понимая, что сейф с генеральскими секретами начал постепенно удаляться от неё, Полина резанула Петра злобным взглядом. — Какой же ты тупой, если не можешь понять, что Кряжин — самый обыкновенный авантюрист и вымогатель? Найти двадцатилетнюю дуру — не проблема, но ведь он нашел дурака в погонах, которому уже, слава богу, шестьдесят, и доит его, как дойную корову на выпасе! Кто знает, сколько протянет мой наивный до глупости папаша? Ты знаешь? А если через месяц его не станет? А если не через месяц, а сегодня, сейчас? Мне нужны документы из его сейфа, мне нужны эти бумаги, слышишь, ты, тупица недоделанный! Я имею право знать, на что я могу рассчитывать после того, как он отправится к праотцам!

— Ни на что, — три коротеньких слова, тихо произнесённых генералом, неожиданно появившимся из-за угла, упали на потёртый линолеум больничного пола, и в тот же миг Полина почувствовала, как, разверзаясь оскаленной огнедышащей трещиной, между ней и отцом пролегла глубокая бездна, навсегда отсекающая для неё дорогу назад.

В переполненном вагоне пригородной электрички было душно и шумно. Покачиваясь в такт ритмичному бормотанию колёс, поезд натужно преодолевал последние километры пути, а за окном, утопая в сероватой пелене августовского дыма, мелькали какие-то нереальные пейзажи, то растворяющиеся вдалеке, то подступающие к прокопчённым, испачканным окнам вагона чуть ли не вплотную. В душной затхлости узкого помещения пахло дешёвым мужским одеколоном, потом и чем-то сладковато-терпким, похожим на запах растаявшего шоколада. Присоединяясь к гудению взрослых голосов, в дальнем конце прохода, почти у самых дверей, заливался плачем маленький ребёнок; в тамбуре, усевшись сверху рюкзаков, брошенных прямо на грязный от пыли пол, бренчали струнами расстроенной дешёвенькой гитары студенты.

Устав от страшной духоты, нудной тряски на деревянной скамейке и отвратительного запаха курева, тянущегося откуда-то из тамбура, Марья прижалась головой к стене и, прикрыв глаза, впала в состояние, близкое к оцепенению. Её сознание, растекаясь плавленым сырком от нестерпимой духоты, услужливо рисовало странные, причудливые картины, похожие не то на сон, не то на бред, но полностью не отключалось и выхватывало из окружавшей реальности отдельные слова и фразы.

— А вот, значит, насчёт неотапливаемых домиков, — голос женщины, сидящей напротив, по всей видимости, обращался к соседке Марьи, полной гражданке пенсионного возраста, вошедшей в вагон на той же остановке, что и она сама. — Значит, у меня дочка с зятем в запрошлом годе купили участок на шести сотках, на сто первом километре, почти у самой станции.

— Уж больно на сто первом-то нехорошо, там же ведь одне ворюги живут, которых после тюрьмы на выселки определили, там ведь честного народу и не сыскать, — по голосу пожилой соседки было понятно, что она не одобряет выбора молодых.

— И что народ попусту языками чешет, такие же точно люди, как мы с вами, с утра до ночи руки в земле перепачканные, — оскорбилась та на возведённую напраслину. — Ну, да дело не в этом. Купили оне, значит, эти шесть соток, поставили каркасец, обтянули плёночкой — под помидорчики парник, значит; грядки, два куста смородины, куст крыжовника, три яблоньки посадили и такой у-узенькой бровочкой, в один рядочек, под самыми окошками тюльпанчики. Как положено по уставу садового товарищества, построили сараюшку для струмента; помещеньице, значит, для удобств — восемьдесят на восемьдесят, еле развернёшься, и домик для житья, щитовой. Так что с этим домиком вышло… — Рассказчица выдержала эффектную паузу. — Построили оне, значит, одноэтажный домик — в два этажа-то, сами знаете, нельзя, — а детёв-то у них двое, да и растут как на дрожжах, так вот оне и придумали: чтобы маленечко выгадать местечка — с задней стороны пристроить терраску, только не глухую, а со стёклами: вроде как и сараюшка, а вроде как и жилая комнатка вышла.

— Надо же, какие башковитые! — одобрительно вскинулась соседка Марьи. — А мы вот третий год так двумя семьями в тесноте и ютимся…

— Да лучше бы уж мои ютилися в тесноте! — возглас женщины напротив был подобен крику души. — Кто его знает, кто на них нажалился, теперя разве разберёшься? Да только запрошлый месяц нагрянули на участок две комиссии и ну давай мерить: с рулетками туда-сюда шастают, в бумажки ихние, значит, что-то всё пишут, а у самих лица злые-презлые. И-их! — горестно выдохнула она. — Денег, что ли, ждали? Да откуда ж их взять, денег-то? И длина-то им не такая, и ширина-то больше положенного, в общем, постановили так: или к концу лета Марина с Павлушей приводят размеры дома к положенным стандартам, или, значит, готовьтесь к сносу насовсем. Вот какая комедия выходит: не положено…

Вполуха прислушиваясь к разговору соседок, Марья представила себе родительский дом в Озерках, поле за огородом, сплошь засаженное огромными желтоголовыми подсолнухами, попав в которое злая комиссия с рулеткой могла бы попросту потеряться. Огромное чёрно-жёлтое поле, полыхающее на закате в сто солнц одновременно, пахло сладким маслом и цветочной пыльцой, а стебли подсолнухов были двухметровой длины, толстыми и шершавыми на ощупь…

— А в прошлые выходные мы на автобусе ездили в Москву за продуктами, — грубый раскатистый тембр мужчины вывел Марью из сладкого подсолнечного оцепенения. — Накупили — жуть, чуть автобус пополам не треснул: и сыра, и колбасы, и мяса, и сгущенного молока в банках, а Красновой, это соседка моя, и вовсе повезло: напала на майонез. Правда, в мясе костей была тьма-тьмущая, но какой же суп без костей, верно? Москвичи, ити их, ругаются, в спину сто раз лимитой обозвали: и сумочники мы, и авосечники, и саранча поганая, и не знаю, кто ещё. А как жить, если всю колбасу в Москву да Питер везут?

— Правда ваша, — подхватил наболевшую тему угрюмый низкий голос какого-то мужчины постарше, — чего нужно, в сельмаг ни в жисть не привезут, а чего не нужно, — нате, пожалста. Вот в прошлом году завезли к нам французские мужские костюмы — тройки. Честно скажу, красота, а не костюмы: пуговка к пуговке, подкладка ладная, с искоркой, — с восторгом причмокнул он губами. — Только куда ж я с этой искоркой пойду? Коровам хвосты крутить или под трактор — коленвал менять? И потом, может, я бы и купил, в клуб одеть или ещё куда, да только триста рубликов отдать, чтоб один раз при параде выглядеть? Нет, не про нас эти самые костюмы.

— И что ж, так всё они и висят, с прошлого года-то?

— Да нет, зачем висят? Нынче весной к нам Зинки Красновой зять на «Жигулях» приезжал, чуть не потоп, насилу из грязи вытолкали, вот он их и купил, один для себя, а один для товарища евонного.