Марина Юденич - Доля ангелов

— И?..

— Что — и?

— И — все?

— Вот ты о чем! Нет, не все. Заказал следующий тур.

— Последний?

— А ты не знаешь?

Ах ты, батюшки!

У тихони прорезались зубки.

Ну да ничего, мы привычные, кусаные-перекусаные.

— Знаю. Но хотелось бы услышать твое мнение.

— О чем?

— Разве не странно?

— Странно. А он вообще не был странным? Или — со странностями? Как тебе больше нравится.

— Мне никак не нравилось. А теперь уже все равно. Значит, ты удивилась?

— Как и в первый раз. В истории с замком. Но вопросов не задавала. Сейчас, к слову, в моде экстрим. Впрочем, нет. Кажется, я все же спросила: с чего бы это вдруг, тем более сразу? Он хотел как можно быстрее. Прямо-таки немедленно.

— Что он ответил?

— Сказал: «Хочу»

— И все?

— Ну, может, не все. Не помню дословно. Возможно, «я так хочу». Или — «хочется». Какая разница? Главное — односложно. Дальнейшие расспросы — как ты понимаешь — отпали сами собой. Хочу — и точка. Вполне в его стиле. Разве нет?

— Да.

— Ну вот видишь. А завелась.

— Я не завелась. Я удивилась. Обычные Антоновы странности — тараканы, как он говорил — совсем из другой оперы. А здесь… С чего бы это вдруг: с корабля — на бал? Вернее, с корабля на корабль? Да еще с такой спешкой?

— Не знаю. Странно, конечно. Но знаешь, когда человек уходит, тем более так неожиданно, многое начинает казаться исполненным какого-то смысла, знаковым… Но уже потом, когда все случилось. Не случись — так и осталось бы проходящим, малозначительным, возможно — несколько странным. Так и что с того? Мало ли странностей повседневно. Не замечала?

— Замечала. И все же — согласись…

— Да согласна я, согласна. Но мы ведь многого не знаем. Мог он, к примеру, встретить кого-нибудь там, в замке. Разговориться. Узнать об этих чертовых скалах. Загореться…

— Мог. Но не встретил.

— Ты уверена?

— Знаю наверняка.

— Ну, тогда я не знаю. Факты, однако, таковы.

— Да, факты… И к слову, по части исключительно фактических данных, они снова были вдвоем? Только он и она?

— Нет. На сей раз — втроем. Он, она и еще один он.

— Кто?

— Понятия не имею. Похоже — охранник. Летел по крайней мере в эконом-классе. Так что не друг и даже не приятель. Обслуга.

— Гена?

— Нет. Гену я помню. Отменно дрессированный держиморда. Как и вся свита Антона Васильевича, впрочем.

— Включая супругу.

— Я имела в виду охрану. Так вот. Этот, похоже, из новых. Мне по крайней мере неизвестен.

— А что анкета?

— Есть, разумеется. Если хочешь, посмотрю в папках.

— Очень хочу.

— Тогда ждите ответа.

В трубке отчетливо слышен уверенный стук ее каблуков, звук открывающейся двери. Следом — громкий характерный хлопок: дверь плотно закрыта.

И повисает тишина.

Надолго.

В какой-то момент мне начинает казаться — связь прервалась.

Несколько раз, без особой, впрочем, надежды, бестолково выкликаю: «Алло». И разумеется, не получаю ответа.

На всякий случай откладываю затихшую трубку в сторону. Со своего мобильного телефона звоню на Майкин.

Там занято.

Занятно.

Ничего, впрочем, экстраординарного. Ну зазвонил у человека мобильный, ответила, заговорилась — вероятнее всего, по делу. Само собой — на другой линии повисла пауза. Логично. Объяснимо.

И все же…

Глупости! Определенно частица Антона переселилась в меня — или же он во всей красе, целиком и полностью переселяется в меня по частицам? Упаси Господь!

Мнительность, однако, проявилась теперь совершенно Антонова. Тяжелая, мрачная, нездоровая.

Первая трубка между тем оживает.

— Извини, закопалась.

— Я тебя не слишком отвлекаю?

— Нет, все в порядке.

А ведь могла бы сказать: «Просто ответила на звонок», или «Зацепилась языком на другой линии», или…

Подозрительность мутным осадком оседает на поверхности души.

Чур, меня, чур!

— Нашла?

— Да, конечно. Значит, так. Караваев Артур Павлович, одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения… Хм, молоденький… Уроженец города Москвы. Образование — неоконченное высшее, Московская юридическая академия. Ну что ж, вполне профильное образование, хотя и неоконченное. Ближайшие родственники. Мать — пенсионерка. Отец — умер в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом… Безотцовщина, стало быть. Проживают вместе с матерью в Москве, на улице Русаковская… Все вкратце.

— А место работы?

— Секундочку… Имеется место работы. Извини, пропустила. Частное охранное предприятие «Центурион».

— Наше?

— Ваше. Так что, можно сказать, пасьянс сошелся.

— Можно, наверное.

— Почему наверное?

— Слишком уж молод…

— Ну это не ко мне.

— Действительно. Спасибо за информацию. Теперь — по моим делам…

Дела мои в части предстоящего путешествия обстоят великолепно.

Майка и здесь на высоте — все практически готово, даже виза ожидает во французском посольстве.

Дело за малым — за мной. Нужно окончательно определиться с датой отъезда.

И все.

— Послезавтра.

Вылетает само. Вдруг. Без какой-либо осознанной мотивации.

Ну и пусть.

Значит, так тому и быть.

Майка, похоже, улавливает ситуацию.

Уточняет на всякий случай, в большей степени для того, чтобы дать мне время взвесить все более осмысленно.

— Успеешь собраться?

— Что мне теперь? Как говорится, только подпоясаться — решение принято.

Следом — незамедлительно — поднимается в душе занятный кураж. Состояние полной и абсолютной бесшабашности. Из серии «Море по колено».

— Ну, смотри. Значит, я заказываю билет. Туда — обратно?

— Как было у Антона?

— Туда — обратно. Семь дней пребывания.

— Мне так же.

— Хорошо. И последнее. В Париже он не задержался ни на минуту. Трансфер в d’Azay прямо из аэропорта. Тебе — тоже?

— Да. И машину, если можно, ту же.

— И водителя?

— Если возможно.

— Никаких проблем. Я давно работаю с этой транспортной компанией.

— Тогда — все.

— Все. Bon voyage.

— Merci, cher.

С ней действительно все.

Наступило время обратиться к другому фигуранту.

Из серии «Следующий!» — как в поликлинике.

Гена хмур.

Как, впрочем, постоянно последнее время.

Смотрит в сторону, на вопросы отвечает односложно.

Все понятно: не по сердцу главному секьюрити мое пусть и вынужденное — к тому же временное — воцарение на Тошином троне. Если не сказать больше.

Корежит, сказал бы Антон.

Я скажу: раздражает безумно. Бесит.

Непонятно в этой связи лишь одно: что держит? При мне. При юбке ненавистной.

Надежды уже никакой. Перспективы ясны, как небо погожим, прозрачным днем. Но заявления об отставке до сей поры не поступило.

Чужая душа — известно — потемки. Душа персоны, постоянно прикрывающей спину, должна быть прозрачна, как оконное стекло по весне. Тщательно вымытое в преддверии солнечных дней.