Анна Шехова - Поколение влюбленных

Огромный зал, кишащий народом, разным и в то же время объединенным в одну касту — касту пассажиров. Их всегда можно узнать по ищущему взгляду, который высматривает на табло нужную строчку. Еще эти люди почти всегда едят или покупают еду. И хотя — уверена — в их сумках и баулах уже лежат пакеты с фруктами, жареной курицей, домашними пирожками, копченой колбасой, пастообразным сыром и другой снедью, они все равно бродят по круглосуточным киоскам и, конечно же, вспоминают, что забыли купить соленого арахиса к пиву, или хлеба, или горячих чебуреков. Забавные люди.

Самая прожорливая нация в мире — это пассажиры поездов дальнего следования.

Мне они кажутся смешными, нелепыми и даже жалкими на фоне непомерно больших вокзальных цен, пестрых киосков с телефонами, часами, сувенирами, шоколадками, газетами. Но при всей иронии я дико завидую этим людям, нагруженным сумками, баулами и пакетами. Они куда-то едут, а значит, у них есть цель — пусть временная, есть смысл — пусть краткосрочный. А куда и зачем еду я? Выслушать мистический бред бывшей одноклассницы?

Я размышляла об этом, стоя на перроне в ожидании гигантской железной гусеницы. Дул ветер. Здесь всегда дует ветер. Мои волосы то вставали дыбом, то опадали на плечи.

Дачный сезон уже начался, и народу в вагон набилось тьма. Я притулилась у дверей тамбура, боясь проехать свою станцию. От людей пахло сигаретами и нестиранной одеждой. Неужели все горожане специально копят грязную одежду, чтобы в выходные поехать в ней на грядки? Я ненавижу людей за то, что они позволяют себе так пахнуть. Словно огромные мешки с гниющим тряпьем.

После получаса в тамбуре, где под моим носом стояла низенькая женщина с масляными рыжими волосами, а сзади напирал крупный мужчина средних лет, от которого несло крепким табачным духом, воздух на железнодорожной станции показался мне райским. Некоторое время я просто стояла на платформе, жадно вдыхая такие естественные ароматы мазута и шпал. Потом отправилась искать монастырь.

Шесть лет назад, на последних студенческих каникулах, мы с Лизой объехали все основные города «Золотого кольца» и побывали в десятке монастырей. N-ский был одним из самых красивых, это я могла признать не кривя душой. Огромный храм с луковичными ярко-синими, в золотых звездах, куполами возвышался в центре построек. А чуть ближе к монастырской трапезной в зарослях сирени скрывалась маленькая голубая церквушка Пресвятой Богородицы. Сирень как раз цвела, и сладкий, опьяняющий запах затопил всю территорию монастыря.

Подслеповатыми глазками смотрели окошки келий. Там, за этими незашторенными маленькими окнами, много веков, сменяя одна другую, жили женщины разного возраста и разной судьбы, закончившейся одинаково. Мне вдруг захотелось поговорить с ними, узнать, что привело каждую из них в этот оазис покоя. Давно, лет пятнадцать назад, о причинах ухода из мира мы поспорили с моей ныне покойной бабушкой. В пылу подростковой дерзости я утверждала, что в монастырь идут только слабые духом люди, а сильный и гордый человек никогда не изберет себе такую участь. «Глупая ты, — сказала мне баба Даша, — гордые-то и идут в монастырь, дабы гордость свою смирить да терпению научиться». Только теперь, глядя на идущую ко мне Анну, я понимала смысл бабушкиных слов. Ни у кого язык не повернулся бы упрекнуть ее в слабости духа.

Я ждала Анну у церковной лавки, как мы условились. Она шла через двор — высокая, тонкая и прямая. Только в наличии шикарных волос теперь нельзя было убедиться: их скрывал черный платок. В его обрамлении лицо ее казалось старше и строже, чем я представляла. Хотя — подумалось — она и должна выглядеть старше. Все-таки пять лет прошло.

— Здравствуй, дорогая, — сказала Анна, приблизившись.

— Здравствуй. — Я попыталась улыбнуться, но получилось криво. — Прости, по выглядишь ты в этом балахоне чудовищно.

— Меня радует, что, как и номер телефона, твоя прямолинейность осталась неизменной, — она улыбнулась уголками губ, — а то я опасалась, что от прежней Александры ничего не осталось.

— Ты права, — я пожала плечами, — почти ничего. Прямолинейность и номер телефона — не так уж много.

Болтая о пустяках, мы прошли с ней за церковь Пресвятой Богородицы. Здесь, в тени гигантского старого тополя, кругом стояли деревянные некрашеные скамейки. На одной из них мы пристроились. Я замолчала и выжидающе уставилась на Анну. Она не заставила себя долго ждать.

— Саша, наше поколение проклято. — Это была ее первая подача.

Я никак не отреагировала, потому что нечто в этом духе и ожидала услышать. Но к следующему вопросу оказалась не готова.

— Скажи, Саша, твоя мать делала аборты?

Я растерялась. Делала ли моя мать аборты? А кто из женщин их не делал в советскую эпоху?

— Кажется, делала.

— Наверняка. — Анна кивнула и произнесла вслух мою мысль: — Почти все женщины советского времени прошли через это. И как правило, одним абортом дело не ограничивалось.

— А при чем здесь аборты? — Я ничего не понимала.

— Ты знаешь, что в любой религии аборт считается одним из самых страшных преступлений и приравнивается к убийству? — спросила Анна. — Даже хуже, аборт — это не просто убийство, а убийство совершенно невинного создания.

— Анна, вот только не надо проповедей, — поморщилась я, — могу сразу тебе сказать, что я сторонница легальных абортов.

— Дело не в этом, — сказала она, — я тоже считаю, что для современного общества запрет абортов принесет больше вреда, чем пользы. Тем более сейчас аборты и так уже не массовая беда. Надо быть либо пьяной, либо слишком легкомысленной, чтобы случайно забеременеть.

— Ой, ты в таком случае даже не представляешь, сколько на этом свете пьяных и легкомысленных женщин, — не удержалась я от шпильки.

Анна не обратила внимания на мое ехидство и продолжила:

— Наши матери — они все запятнали свою душу этим преступлением против природы и Бога. А подобные преступления не проходят бесследно. Когда мы бунтуем против природы — мы выступаем против установленного Богом порядка вещей. А значит, вступаем в противоборство с самим миром. Ты понимаешь, что это значит? Бессмысленная, отнимающая все жизненные силы борьба. Пытаться нарушить законы мироздания — то же самое, что пытаться заставить планету вращаться в другую сторону.

— И Бог за это сурово карает, ты это хочешь сказать? — устало спросила я.

— Ничего ты еще не понимаешь. Рассуждаешь как ребенок. — В голосе Анны прозвучало легкое разочарование. — Бог никого и ни за что не карает. Это тебе не учитель с указкой, который стоит у доски и наблюдает сквозь очки, чтобы детишки не списывали друг у друга. Бог — это изначальный жизненный импульс, это суть нашего мира, его душа. Посмотри, можешь ли ты найти хоть одну неправильную вещь в природе? Здесь все гармонично, нет ни одной лишней детали, ни одной шероховатости, ни одной бессмысленности. Каждое звено выполняет свою роль. И для каждого создания здесь предусмотрена своя ниша. Понимаешь — для каждого?