Наталия Экономцева - Точка Женщины

Настя закрывает глаза и делает глубокий вдох. Она знает, что в таких вот случаях, когда земля уходит из-под ног, это самый верный способ. Вдохнуть побольше воздуха, подольше задержать его в легких, и равновесие моментально восстановится. Ну может быть, не моментально, зато наверняка. Настя честно вдыхает и считает про себя до двадцати. Потом еще раз. И еще. Вдох и выдох, это так просто. Вдох и выдох. Вот только дело в том, что лучше не становится: голова не возвращается, а сама Настя не перестает уплывать все дальше в неизвестном направлении.

— Так что же? Хочешь чаю или нет? Я не думал, что это такой сложный вопрос.

— Я и сама не думала, — виновато улыбается Настя.

— Хочешь или нет?

— Хочу.

Он поднимается из кровати и медленно идет к дверям.

— Если холодно, возьми себе футболку. Вот там — в шкафу.

Ну конечно. Ведь как только она оказывается в его спальне, одежда куда-то пропадает. Настя почти готова к тому, что в его шкафу окажется и ее красивое платье, и дорогое кружевное белье, и узкие джинсы, и много другой пропавшей одежды, но когда она открывает дверцу шкафа, сверху на нее падает что-то скомканное и мохнатое.

— Аааааа! Что за гадость?!

Кусок какого-то светло-коричневого меха. Или грязно-рыжего? Свалявшийся, лохматый и явно совсем не новый.

— Что это?! — кричит Настя.

Но уже выговаривая это последнее долгое «ооо», она понимает. Мама дорогая, да это же хвост! Хвост, который потеряла в сказке бестолковая рыжая лисанька. Честная лиса хотела всех перехитрить, но только опять прозевала свой хвост!!! Как же он мог попасть в шкаф этого мужчины? И сколько лет лежит тут среди его маек и джинсов?

Когда мужчина, приготовленный специально для Насти на космической кухне, приходит с двумя чашками, она сидит на кровати с куском облезлого рыжего меха в руках. С ума сойти… лисий хвост.

— Ты что… ты спер у меня хвост?!

Он не спеша ставит чашки на пол, и Настя в очередной раз поражается тому, как неторопливо и спокойно он движется.

— Почему же спер? — говорит он, и в его глазах вспыхивают зеленые искорки. — Может быть, это мой хвост?

— Это мой! Я точно знаю!

— Откуда же?

— Мне папа всегда рассказывал сказку про лису, которая потеряла свой хвост, а эта лиса — я!

— Ну а может быть, я нашел его и хранил все это время специально для тебя? — спрашивает он, и Настя не находит, что ответить. — Может, твой хвост уже давно был рядом, вот в этом шкафу, но ты не хотела в него заглянуть?

Он наклоняется и очень нежно целует Настю в лоб.

От удивления она просыпается. Весеннее солнце врывается в окно ее комнаты, но Насте совсем не хочется шевелиться. Впрочем, учитывая то, что начиная с этого дня события развиваются очень быстро, желание несколько минут полежать неподвижно кажется вполне разумным.

А тем временем грязный лед исчезает без следа под лучами совсем весеннего солнца, и серебряный браслет (вес сто пятнадцать граммов, проба отсутствует) цепляется за колесико коляски, в которой молодая мама везет по рынку своего веселого малыша. И уже дома, протирая колеса влажной губкой, она замечает какую-то грязную гадость, которая прицепилась к коляске.

— Быр! — вздрагивает она, и осуждать ее за это нет никаких причин: Настин браслет сейчас и в самом деле совсем не похож на украшение.

А Настя тем же утром с неохотой вылезает из-под одеяла. Дрю уже уехал, а она опять опоздала на работу. Она встает с кровати и подходит к окну, за которым плавятся на солнце последние и самые грязные сугробы. Настя прислоняется лбом к прохладному стеклу и вдруг ее накрывает острое ощущение того, что весна все-таки будет даже в этом безумном городе. Замерзшие деревья покроются листьями, и пыльные цветы зацветут, и люди будут ходить с безумными лицами, и смотреть в никуда. И сама она — здравомыслящая женщина Настя — тоже станет частью этой весны. И тоже будет замирать, и болеть, и улыбаться без причины.

От этой весны никуда не деться, даже если очень хочешь решать все сама. Можешь сколько угодно целовать мужчину с языком, раздвоенным, как змеиное жало, или не целовать никого вовсе, можешь даже открыть окно и выйти — это не произведет ни малейшего впечатления на весну, которая наступит в любом случае.

Как же получилось, что ей совершенно некому рассказать об этой странной весне? О космической кухне, о взлохмаченном человечке, о квитанциях, которые днем превращаются в фантики? Как вышло, что она мечется между двумя мужчинами и ни с одним из них не может поговорить? Как будто с первым все темы уже исчерпаны, а со вторым еще не появились и неизвестно — появятся ли. Как же она прозевала тот момент, когда все пошло наперекосяк? Когда запуталась в своих желаниях? Бестолковая рыжая лиса, которая опять потеряла свой хвост. Вернее, теперь уже скорее нашла. Но разве от этого легче?!

Настя одевается и причесывает волосы. Она бегом бежит на работу, ясно представляя, что в этот раз начальница не будет миндальничать и она, Настя, получит по полной программе. Ей не жить. Вот бы старая перечница опоздала сама!

Бегом вниз по эскалатору, растолкать пассажиров, первой влезть в вагон, а потом выскочить и бегом вверх по лестнице. И вприпрыжку по улице, перескакивая через обледеневшие грязные лужи. Вот бы старая перечница опоздала… Вот было бы здорово, если бы она опоздала… И вдруг само собой вырывается:

— Я хочу, чтобы она опоздала!

Настя произносит это вслух, и люди, стоящие рядом у пешеходного перехода, удивленно оглядываются.

— Я хочу, чтобы она опоздала, — еще раз произносит Настя, но теперь очень тихо.

И весь этот неутомимый, беспокойный город вдруг становится для нее всего лишь огромной шкатулкой, собравшей в себя бесчисленное количество человеческих желаний. Выполненных и невыполненных, разумных и бестолковых, благих и разрушительных. Противоположные желания сталкиваются между собой, притираются, изменяются и приспосабливаются, а иногда притягиваются друг к другу с такой первобытной силой, преодолеть которую не смогут даже все представители космической кухни, вместе взятые. Настя слышит эти желания, чувствует их спиной и тонкими, едва заметными волосками у основания шеи. А люди в этом городе всего лишь делятся на тех, кто осознает свои желания, и тех, кто их не осознает… Тех, кто боится своих желаний, и тех, кто не боится… Тех, кто умеет управлять своими и чужими желаниями, и тех, кто управляем ими…

— Я хочу, чтобы старая перечница опоздала! — снова говорит Настя, до крови прикусывая губу.

И пока она бегом бежит по улице, ее собственные желания накатывают на нее темной, неумолимой волной. Ее цветы в горшках и кадках, ее работа в крупной компании и еще две — в компаниях поменьше, ее муж, ее квартира, ее хвост, потерянный много лет назад и оказавшийся в шкафу, и ее любовник, приготовленный на космической кухне… Все это накрывает Настю, как поток, как безбрежный океан, однажды попав в который, уже не представляется возможным выплыть.