Наталия Экономцева - Точка Женщины

Человек снова шевелится, и клянусь, что я чувствую его запах — мужской, незнакомый, но приятный. Кто это? Что он тут делает? И что собирается тут со мной делать?!

— Думаете, будто все мужчины на свете только и ждут подходящего момента, чтобы воспользоваться вашим беззащитным положением и на вас наброситься? И когда вы перестанете обольщаться? — иронично вопрошает бабуля, глядя прямо в глаза маме, которая только что очень решительным голосом запретила мне ходить по улицам позже десяти вечера.

Мне восемнадцать, мама несколько секунд молча размышляет, после чего переносит срок комендантского часа на десять тридцать.

Сейчас я мучительно прислушиваюсь, но тот, кто находится рядом, больше не двигается. Тот? Или все-таки та? Я не знаю наверняка даже этого и уж тем более никак не могу повлиять на происходящее. Остается только лежать и слушать. Говорят, что высшая человеческая мудрость заключается именно в этом — прислушиваться к происходящему и никак не влиять на него. Говорят, что даже есть люди, которые именно так живут всю свою жизнь, а не только те четыре или пять дней, которые проводят без сознания в больнице.

Я лежу и прислушиваюсь. Дверь скрипит и открывается.

— А вы кто такой? — резко спрашивает мама, и должна признаться, что никогда еще ее манера без обиняков переходить к сути не казалась мне такой удачной.

— Я? — не очень уверенно отзывается приятный мужской голос.

— Вы. С кем, по-вашему, я еще могу разговаривать?

Голос еще более неуверенно смеется.

— Так что же? — это мама.

— Что?

— Молодой человек, вы глупы или просто надо мной издеваетесь? — мама произносит это ледяным тоном, как будто задает наводящий вопрос бестолковому ученику во время экзамена. — Так что же? Вы ее друг?

— Я? Да.

Он все врет! Я его первый раз, нет, конечно, не вижу, но слышу первый раз в жизни, мам. Давай выгони его взашей, крайне подозрительный тип, наверняка ты и сама это понимаешь. Но иногда мама не понимает самых очевидных вещей.

— Очень хорошо, — гораздо теплее говорит она. — Вы давно знакомы?

— Ээээ, вообще-то мы не знакомы.

— Чтооо?

— Ну, я вас обманул, извините. Мой брат лежит после аварии в соседней палате, и там кошмарная духота — фрамуга сломана, а у вас тут окно открыто, да и девушка симпатичная…

Я готова поклясться, что все это он произносит с милой смущенной улыбкой, и, когда мама отвечает, в ее голосе тоже слышится смех.

— Вам бы все шутки шутить! У моей дочери всегда очень необычные друзья.

Мам, гони его куда подальше! Может, у меня и правда странные друзья, но этот тип к ним не относится, и он совсем не шутит. Даже не думай оценивающе оглядывать его с ног до головы, прикидывая, есть ли смысл выходить за него замуж, ты только напрасно потратишь время. Выстави его вон, закрой за ним дверь, а если он будет упираться, можешь вызывать милицию, которой ты так любишь всем грозить. Неужели ты не чувствуешь, что сейчас это было бы как нельзя более кстати?

Мама этого не чувствует, и когда подозрительный тип хочет сбежать, она даже пытается его удерживать.

— Я пойду, мне пора, — говорит он.

— Ну что вы! Вы совсем не мешаете.

Мам, его ничуть не волнует, мешает он тебе или нет, ты вообще слушаешь, что тебе говорят люди, или довольствуешься своими собственными мыслями?

— Я еще как-нибудь зайду…

— Конечно, приходите. Ей будет приятно. Вы говорили с ней? Она все слышит!

— Ээээ, нет, не говорил. Я не знал.

— Хотите сейчас поговорить? Я могу пока выйти…

Нет, мам, перестань. Что ты затеяла? Закрой за ним дверь и дай мне полежать спокойно.

— Извините, мне и правда пора, — смущенно отвечает тот, кто так понравился маме. Похоже, ему и самому неудобно, но мама, конечно же, этого не видит.

— До свиданья. Приятно было познакомиться.

— Ну да, конечно, — хмыкает он. А потом дверь скрипит и открывается. Он уходит, а мама остается.

Мам, я никогда в жизни не видела этого типа, верь мне. Но надо признаться, мне очень понравилось, как ловко он от тебя смылся.

Этот мужчина похож на сказку. Его волосы цвета воронова крыла, его жилет переливается всеми цветами радуги, но его глаза сияют еще ярче. Ему хлопают так, что тонкие лепестки южных цветов в мгновение ока осыпаются со своих стеблей. Мне четырнадцать, и мы с мамой на море смотрим выступление фокусника. Мы отдыхаем с ней вдвоем, потому что папа в Москве заканчивает диссертацию, и тревожить его нельзя ни в коем случае.

Мы смотрим с ней выступление фокусника, и мама недовольно морщится. Она уже водила меня в археологический музей, местную картинную галерею и на развалины. Она проследила за тем, чтобы я прочитала шесть нудных книг из летнего списка по литературе. Она самым тщательным образом повторила со мной курс математики за восьмой класс, но после этого мама дала слабину — она разрешила мне смотреть на фокусников. Нет никакого сомнения в том, что она уже раскаивается в своем крайне необдуманном решении, но так же нет и сомнений в том, что увести меня в середине представления не получится.

Маленькая сцена, возведенная прямо на берегу рядом с нашей гостиницей, ярко освещена. И мама — единственная из всех — не хлопает, когда фокусник достает из шляпы голубей, и не ахает от ужаса, когда он в мгновение ока опускает на шею добровольца из зрительного зала маленькую, но очень острую гильотину, и вот чудо — гильотина падает, а голова остается на месте.

— Дешевый трюк, — достаточно громко говорит мама, — на самом деле острая средняя часть не упала! Если рассчитать скорость свободного падения, будет понятно…

Ее никто не слушает.

Мы возвращаемся в гостиницу, но волшебство кажется слишком близким, чтобы я могла заснуть. Когда мамино дыхание становится глубоким и ровным, я вылезаю из-под одеяла, натягиваю джинсы и бесшумно выскальзываю за дверь. Я обхожу гостиницу вокруг и приближаюсь к черному ходу, где с самого утра стоит потрепанный «Опель» фокусника. Он сам сидит рядом с сигаретой в зубах. И в свете бледно-желтого фонаря ясно видно, что волосы сказочного мужчины начинают редеть на лбу. Его руки маленькие и красные, а под ногтями грязь. А на жилете, который сейчас и не думает переливаться, а тускло тлеет под фонарем, — большое масляное пятно. Прямо посередине. Еще бы — когда целый вечер жонглируешь факелами и глотаешь огонь, немудрено и запачкаться.

Я молча смотрю на фокусника. Фокусник смотрит на меня.

— Никогда не подпускай чужих слишком близко к своим сказкам, — говорит бабуля, нанося на ногти второй слой бледно-розового лака. — Добра от этого не будет, ты уж мне поверь.

Все так же молча я киваю фокуснику и возвращаюсь в гостиницу. И только у дверей номера мне становится понятно, что ключ остался внутри, и, чтобы войти, придется разбудить маму.