Наталия Экономцева - Точка Женщины

Я тихонько стучу, так толком и не придумав, что буду ей говорить. Но мама ничего не спрашивает. Так в четырнадцать лет я понимаю, что есть истории, в которых совершенно никому не хочется докапываться до истины.

На следующий день мы снова идем на представление фокусника. Он все так же хорош, и ему хлопают все так же яростно. Но когда он опускает маленькую, очень острую гильотину на шею зрителю, наступает мертвая тишина, и только волны продолжают невозмутимо накатывать на берег. А голова добровольца падает на сцену и с глухим стуком катится по ступеням.

— Этого не может быть! — говорит наутро бледный фокусник местной милиции. — Острая часть гильотины всегда остается сверху, попробуйте рассчитать это сами…

Бабуля, как всегда была права, но, к сожалению, милиции ничего об этом неизвестно.

Так в четырнадцать лет я узнаю, что есть люди, которым непременно нужно докопаться до чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего истину.

Правда, во время следствия фокусник обучает стареющего милицейского генерала нескольким настолько хитрым способам восстановления эрекции, что уже через две недели оказывается на свободе. Именно так все и было. Об этом писали все местные газеты, верьте мне.

Сегодня со мной ночует мама, а значит, нет ни одеяла, ни подушки, ни огненных искр, которые накануне рассыпала тут симпатичная медсестра.

— Поезжай домой, я справлюсь.

Еще не появился на свет человек, который стал бы спорить с мамой, когда она говорит таким тоном, как сейчас.

А потому папа торопливо выходит и закрывает за собой дверь.

Мама неподвижно сидит на раскладушке, а потом встает и щелкает выключателем. Это значит, что в комнате погас свет, но для меня это абсолютно ничего не меняет. Мама подходит к распахнутому окну, и снова становится тихо. Я представляю, как она всматривается в темноту. Может быть, под окнами растут деревья. А может быть, там стоят фонари, которые разливают вокруг желтоватый свет, прогоняя ночь. А может быть, все гораздо прозаичнее, и за окном всего лишь еще один серый корпус той же самой больницы? Но это, конечно, совсем не так красиво. Есть ли на небе луна?

Я представляю, как мама стоит у окна, опершись руками о подоконник. Она похожа на замечтавшуюся девчонку, а лунный свет падает ей на волосы и в кои-то веки делает ее лицо мягким и трогательным.

И вдруг тишину нарушает звук. Вы можете мне не верить. Я бы и сама ни за что не поверила, если бы не слышала его своими собственными ушами. Щелкает зажигалка. И почти сразу же я чувствую запах сигаретного дыма. Мама курит! Боже мой, что же это творится! Мама курит? И прямо в больничной палате? Интересно, папа знает об этом? Или она всю жизнь прячется от него по темным углам? Что еще она делает, когда думает, что никто не видит и не слышит?

Мама курит… С ума сойти… Чтобы узнать об этом, стоило поджечь квартиру.

И если бы только можно было убедиться, что не пострадала моя железная коробочка от печенья, разрисованная заснеженными домиками, я была бы счастлива.

Одна стена кривовата, но зато остальные три выглядят просто замечательно — украшенные высокими башенками и воротами, ровные, крепкие. Мне шесть лет, и мы с папой на даче строим песочный замок на берегу реки. Вообще-то строит папа, а я его все больше подгоняю. Потому что иначе он, сам того не осознавая, погружается в мир своих загадочных формул, уплывает далеко-далеко от меня и тем более от нашего песочного замка. Именно поэтому одна стена и получилась такой кривой: работая над ней, папа как раз пребывал в параллельном пространстве.

Я подсовываю папе совочки — он послушно копает. Я даю ему камешки разных размеров, он беспрекословно укладывает их по местам. Иногда я толкаю его в бок, и тогда он вздрагивает и начинает копать и раскладывать быстрее.

Он окружает наш замок рвом и делает через него мост — ведь надо же как-то выбираться на прогулки живущей здесь принцессе.

Я вполне довольна происходящим, пока к нам с папой не подходит совершенно чужая девочка. Раньше я ее никогда не встречала, но она ведет себя так, как будто мы знакомы тысячу лет. У нее розовое платье с оборками и длинные кукольные темные волосы. Она садится рядом и тоже начинает копать.

Я молчу. Она пристраивает к нашей стене свою башенку. Я молчу. Она делает в нашем рве маленькую дырочку, выпуская тонкий ручеек. Я молчу. Она протягивает папе камень, и он как ни в чем не бывало кладет его среди наших камней. Скорее всего он просто не замечает, что в нашей компании появился кто-то лишний. И тут я не выдерживаю.

Я не торопясь набиваю мокрым песком свое самое большое ведерко, подхожу к девочке и переворачиваю его как раз над ее головой. Это мой папа, девочка. И только я могу строить с ним замки.

По ее кукольным волосам бегут черные песочные реки, а по рукаву розового платья ползет жирный коричневый червяк. Девочка от ужаса не может сказать ни слова и только стоит неподвижно. Ведь стоит ей пошевелиться, и грязный песок посыплется под ее красивое розовое платье. Она медленно раскрывает рот и кричит так громко, что даже папа возвращается из мира своих загадочных формул.

— Какая гадость, — говорит он. — Где ты так испачкалась, девочка?

А потом он берет меня за руку и ведет домой, чтобы она ненароком не научила меня чему-нибудь ужасному.

— Пойдем отсюда. От этой грязной девочки можно ожидать чего угодно.

Он так и говорит, верьте мне. И до самого дома держит меня за руку очень крепко, потому что я маленькая и меня надо защищать.

Так в шесть лет до меня доходит, что правда и неправда — вещи очень относительные. Хотя будем откровенны: слово «относительный» пока еще слишком длинное, чтобы я смогла его четко произнести.

Я узнаю, что наступило утро, когда со скрипом открывается дверь и звонкие каблуки молодой медсестры входят в комнату.

— Вам цветы прислали, — безо всякого выражения говорит она и, предупреждая возможные вопросы, добавляет: — Вазы нет. Но можете в столовой попросить банку.

И все. Дверь закрывается. Мама задумчиво шуршит оберточной бумагой. Ну же, мама, скажи, кто их прислал! Мне никогда в жизни не присылали цветов, но в кино в букете обязательно бывает маленькая белая карточка. Поищи, может, и здесь есть такая? А если нет, то хотя бы расскажи мне, какой он.

Я знаю, что мы обе думаем сейчас об одном и том же мужчине — о том, кто никогда не будет моим. Расскажи мне, какие это цветы, и я буду знать наверняка. Я узнаю его букет из тысяч, из миллионов букетов, верь мне. Всего несколько слов! Скажи, что ты видишь!

Но, конечно же, мама не делает ничего подобного. Она молча выходит и молча возвращается, со звоном ставит на стол банку с водой и запихивает в нее букет. Мама, ты случайно не налила немного воды для меня? Совсем чуть-чуть, ведь я даже не знаю, сумею ли я ее проглотить, но попробовать всегда стоит, правда? Неужели ты не чувствуешь, что воздух раскалился прямо с утра и с каждой минутой становится все горячее?