Полина Поплавская - Танец страсти

Бьорн — это правильные черты лица, точные жесты, выверенные интонации. И ничего своего, ничего, что хоть как-то напоминало бы живого, чувствующего человека. Как можно было любить его?!

Опустив голову, Малин вошла в гримерку, где, она знала, сейчас готовилась к прогону спектакля ее бездарная, но удачливая соперница. Тоска, эта ужасная тоска — неужели нет способа от нее избавиться?.. А ведь тоска будет поджидать ее и дома. Если она сегодня же не расскажет кому-нибудь все, то трудно представить, как переживет следующую ночь. Сделав два шага в сторону своего трюмо, Малин развернулась и почти бегом кинулась по коридору к телефону. Кристин, ну где же ты?

— Если у вас хватит терпения подождать два-три дня, я обязательно перезвоню вам. Кто вы? — спросил автоответчик.

Малин тихо положила трубку и вернулась в гримерку.

Юхан давно привык к экстравагантным выходкам своей соседки, так что ничуть не удивился, когда она ворвалась к нему, неся какую-то ахинею о кораблях и статуях. Он помнил Малин почти с рождения: ему было лет пять, когда он увидел во дворе их дома маленькое круглое существо в розово-желтом одеянии, неуверенно перемещавшееся от коляски к деревянному петуху. Девочка ежеминутно падала, вернее, садилась, еще не умея держать равновесие, но в ее движениях была какая-то неуловимая грация, и Юхан, до тех пор не питавший слабости к детям младше себя и, особенно, к существам противоположного пола, смотрел на нее, как зачарованный.

Прежде чем Малин смогла объяснить, чего она от него хочет, Юхану пришлось почти насильно усадить ее за кухонный стол и заставить выпить чаю. Наконец, она рассказала о том, что произошло в музее, и, немного поколебавшись, о том, что видела в собственной прихожей человека в венке статуи с “Васы”.

— Ты думаешь, я действительно схожу с ума? — спросила девушка.

Юхан пристально посмотрел ей в глаза:

— Нет, если бы ты спятила, то сейчас сидела бы дома и пыталась вытащить домового из вентиляционного отверстия. — Он отшутился, напомнив Малин, как в детстве она пыталась убедить его, что у них в вентиляции завелся домовой. — Просто ты устала и нервничаешь из-за пустяков…

Юхан осекся, но Малин была слишком взволнована, чтобы обратить внимание на вырвавшееся у него слово “пустяки”.

— Ты не понимаешь, я видела все очень отчетливо. Эти две статуи на “Васе” мне не приснились, я не принимала наркотики, не страдаю лунатизмом… Может, это у них в музее какая-нибудь ошибка? Или, например, никто не смог разобраться, откуда взялись эти фигуры на корме…

— Не знаю, — улыбнулся Юхан. — Но расскажи поподробней, как выглядели фигуры.

Уже не сбиваясь, Малин повторила описание статуй.

— Знаешь, стрелок выглядел такой же жертвой, как и его мишень. Мне даже показалось, что у обоих по щекам катятся слезы.

— Слезы… — Юхан покачал головой. — Как ты дорогу-то благополучно переходишь с таким воображением?!

— Ты все-таки считаешь меня ненормальной, — печально констатировала она.

— Если бы считал, то сейчас уговаривал бы тебя отправиться к психиатру. Не безопасно, знаешь ли, иметь под боком сумасшедшую. А этот парень, с венком, он был из другого дерева? — внезапно переспросил Юхан.

— Мне так показалось… Все вокруг были такие темные, а этот — словно его только что вырезали… О Господи! — Малин подбросило на месте, и ее сосед тоже подскочил от ее неожиданного вопля. — Как же я сразу не догадалась!.. Конечно, все дело в том, что его только что восстановили! Нашли чертежи, старые эскизы и… А экспозицию наверху еще не обновили. Конечно, все именно так. Как я рада, что все объяснилось.

— Может быть, — задумчиво произнес Юхан. — Ты, наверно, права, хотя я об этом и не думал… Знаешь, это интересно, — повернулся он к Малин, — давай сходим туда завтра вместе, и ты мне все покажешь.

Сначала его идея вызвала у девушки почти негодование: после того, что она пережила в музее, любой здравомыслящий человек постарался бы оградить ее от подобных потрясений, особенно, если она ему небезразлична. А ее сосед, видимо, сам свихнулся на кораблях! Малин подняла глаза на Юхана, уже готовая высказать все эти соображения вслух, но, встретив его теплый ласковый взгляд, промолчала.

— Ты боишься? — сочувственно спросил Юхан. — Единственный способ избавиться от страха — рассмотреть его хорошенько. Представь себе: сначала ты будешь избегать “Васу”, потом тебя начнет пугать старый город, или скалы, или открытые пространства… Тебе нужно научиться контролировать собственные эмоции.

Юхан говорил спокойно и очень серьезно. Такой тон он позволял себе редко и только в тех случаях, когда действительно беспокоился о Малин. Ей вспомнилось, как начались их странные отношения, похожие на отношения брата и сестры.

Когда ей исполнилось шестнадцать, родители по приглашению друзей поехали на яхте в Тронхейм. Было начало сентября, Малин хорошо запомнила, как стояла на прогретом солнцем граните и махала уходящим в море парусам. Людей на палубе уже невозможно было разглядеть, а Малин все не хотелось спускаться со скалы, чтобы тащиться домой от Кастельхольмена до самого Остермальма.

Родители считали ее самостоятельным человеком, во всяком случае, она вполне могла прожить две недели одна. Помнится, она завидовала Юхану, чьи “предки” надолго уехали в Центральную Африку. Он жил самостоятельно вот уже целый год.

Две недели пролетели весело и незаметно, пару раз родители звонили — удостовериться, что у Малин все в порядке. То, что за последние шесть дней не было ни одного звонка, нисколько не насторожило ее — значит, ей доверяют…

Но однажды утром Юхан зашел к ней и спросил, читала ли она сегодняшние газеты. Малин подняла его на смех — он прекрасно знал, что газет она не читала никогда. Тогда он подошел к ней и, положив руку на ее плечо, тихо произнес: “Произошел несчастный случай. Твои мама и папа погибли”.

Смысл этой фразы доходил до нее мучительно долго — так что лишь через минуту она смогла переспросить: “Как?”. Юхан рассказывал ей то, что успел узнать сам, но вскоре понял, что она его не слышит…

В последующие дни в ее квартиру приходило множество людей, все пытались утешить ее, чем-то помочь, но она почти не замечала этих людей и не запоминала их лиц. Самым важным, что осталось в ее памяти от тех дней, были ежедневные визиты Юхана. Он садился в кресло напротив дивана, на котором сидела или лежала она, и начинал рассказывать. За это время он, наверно, успел рассказать ей все, что знал, о море и мореходстве, о скальдах и об их стихах, о старинных шведских обрядах и об обычаях африканских племен, которые изучали его родители.

Наверно, он не был хорошим психотерапевтом — из депрессии девушку вывел не он, а Кристин. Первым признаком выздоровления было вновь появившееся желание танцевать. Визиты Юхана стали реже, но он продолжал опекать свою юную соседку. Приходя к ней, он усаживался в то же кресло и принимался обстоятельно расспрашивать девушку обо всем, чем она занималась и о чем думала. Выкурить Юхана из квартиры могла только Кристин, присутствие которой он почему-то переносил с трудом.