Полина Поплавская - Танец страсти

День был пасмурным, и темно-коричневая крыша музея казалась покрытой старинной черепицей, странно сочетавшейся с современным многоэтажным аквариумом под нею. Малин и Юхан прошли внутрь вместе с несколькими группами туристов. В музее сегодня было довольно людно, и, возможно, поэтому Малин не испытала того страха, от которого никак не могла избавиться накануне. Она шла, едва поспевая за своим спутником. Очутившись в музее, Юхан сразу направился в глубь огромного зала, к тому месту, о котором говорила девушка.

Остановившись возле ограды, он почти перевесился через нее, чтобы разглядеть римских воинов, выстроившихся в нижнем ряду. Малин подумала, что он, вероятно, забыл дома очки — Юхан надевал их, только когда читал или сидел за компьютером. Она подошла ближе. Отсюда трудно было разглядеть фигуры — тень падала как раз на них. Через минуту, когда глаза привыкли к темноте, Малин увидела, что нижние статуи здесь были такими же ветхими, как и те, на корме. Если не приглядываться, их можно было бы принять за колонны — лишенные выражения рассохшиеся бревнышки, равномерно расставленные по всему ярусу. Наверно, скульптору требовалось чем-то заполнить место, вот он и расставил здесь этих истуканов.

Малин подняла голову. Увидев, что девушка смотрит на него, Юхан распрямился:

— Ты говорила, они где-то с краю?

— Да, отсюда их уже должно быть видно.

— Но… там…

Юхан придержал ее за плечи, не давая заглянуть вниз, но Малин отстранила его руку и наклонилась, всматриваясь в полумрак. От того, что она увидела, у нее закружилась голова. Из темноты на нее безучастно смотрело лицо деревянного истукана. Вернее, то, что от него осталось — от середины лба до правой скулы зияла глубокая трещина, на левой стороне лица дерево было выщерблено, и только глаза, две выпуклых деревянных бляшки, смотрели прямо перед собой. Из-за выбоины на месте рта казалось, что эта бессмысленная маска усмехается. Рядом, там, где должна была находиться светлая статуя, виднелись темные полосы обшивки корабля.

— Идем отсюда? — Юхан взял девушку под руку и вывел из музея.

Они обошли пруд, расположенный возле входа в музей, и побрели в глубь парка. Малин молчала, и Юхан не решался заговорить первым. Он все еще не выпускал ее руку. Начинал моросить мелкий дождь. Юхан извлек из своего рюкзака темно-синий зонтик и раскрыл его над девушкой. Она повернула лицо, и он увидел, что ее серые глаза стали совсем черными от расширившихся зрачков.

— Что мне делать, Юхан?

— Нужно подождать. Ты устала… Знаешь, было много случаев, когда разумные и достойные люди, короли, ученые, военные, видели призраков. И никто не подозревал их в безумии.

— Да, но все эти твои достойные люди жили тогда, когда люди верили в призраков.

— И все-таки не паникуй раньше времени. Когда ты начнешь разговаривать с Одином, не беспокойся, я сам отведу тебя к врачу. Но ведь пока этого еще не произошло?

Малин захотелось прижаться к Юхану, спрятаться у него на груди и, может быть, как следует выплакаться. Но она остановила себя — ее теперешняя слабость может разрушить то равновесие в их дружеских отношениях, которое оба оберегали годами. Она крепко сжала его руку и отвернулась.

Малин проснулась и увидела, что солнечные лучи пробиваются сквозь облака и отвесными золотыми столбами упираются в город. Значит, она проспала почти до двенадцати. Впервые за два последних месяца в субботу утром она не спешила на репетицию, чтобы помогать Бьорну, а валялась в постели. Подумав, она решила посвятить день домашним делам. У нее давно не было времени, чтобы привести в порядок квартиру, так что сейчас жилье девушки выглядело не лучшим образом: повсюду валялась одежда, на окне стояли грязные чашки и стаканы, а на полках с книгами лежал миллиметровый слой пыли.

Наспех позавтракав бананами и выжав в чашку половину грейпфрута, Малин некоторое время ходила по квартире, выбирая, с чего начать. Сперва нужно было разобрать вещи. Она поставила посреди комнаты корзину для грязного белья, и в нее со всех сторон полетели носки, колготки, белье. Короткая пестрая юбка тоже требовала стирки, и серые вельветовые брюки, и штук пять разноцветных маечек… В шкаф отправились только три свитера: белый, из мягкой козьей шерсти, вискозный синий и сетчатый серый, из грубого льна.

Последний Малин любила больше всего. Она прижала шероховатую ткань к щеке, потом взяла свитер за плечи и встряхнула его. Неделю назад она надевала его, когда ходила с Кристин в ресторан в Старом Городе. Тогда Малин позвонила Кристин, потому что больше не могла выносить этой давящей тишины своей квартиры, и они решили выбраться вечером в какое-нибудь приличное заведение. По этому поводу Малин нарядилась, надушилась своими любимыми So Pretty, аромат которых до сих пор чувствовался в складках свитера, и долго возилась с макияжем. Получилось неплохо. В тот вечер из бесчисленных зеркал ресторана на Малин глядела изысканная молодая дама. Правда, она казалась себе слишком уж томной, но то лицо, что она видела в зеркалах, несомненно принадлежало настоящей Женщине…

Обычно Малин было почти все равно, с кем общаться — мужчин и женщин она оценивала в первую очередь по тому, были ли они интересными собеседниками, а еще по тому, как они сами относились к ней. Но здесь, в ресторане, она поминутно ловила на себе явно заинтересованные мужские взгляды. Странно, но лишь тогда Малин пришло в голову, что мир, пожалуй, не рухнет оттого, что ее отношения с Бьорном складываются не так, как ей хочется.

Разобравшись с одеждой, Малин приступила к посуде. У нее была допотопная посудомоечная машина, купленная родителями лет десять назад. Когда ее включали, она чудовищно гудела, а из щелей между передней стенкой и дверцей временами вырывались клубы пара, поэтому Малин прибегала к услугам этого агрегата только в случае крайней необходимости, но сейчас, похоже, настал как раз такой момент. Блестящая кухонная раковина была полна посуды, а в доме не оставалось уже ни одной чистой чашки.

Пока посудомойка, урча и содрогаясь, обрабатывала содержимое, Малин стала начищать до блеска дверцы кухонных шкафов. Она боялась уходить далеко от работающей машины, опасаясь, что та может выкинуть какой-нибудь не предусмотренный инструкцией фокус.

В самом деле, размышляла Малин, ее отношения с Бьорном напоминают болезнь. Стоило ей только почувствовать себя независимой и начать думать о том, что в мире есть и другие мужчины, как вновь появлялся ее неверный возлюбленный и выгружал на нее все накопившиеся у него планы и сомнения. Он словно давал ей немного собраться с силами, чтобы потом использовать их по своему усмотрению и снова на какое-то время исчезнуть. Конечно, они виделись каждый день в театре, но Бьорн обладал особым искусством смотреть на человека, разговаривать с ним, но при этом как бы и вовсе не замечать его. Это могло свести с ума — официально-любезный тон на следующее утро после проведенной вместе ночи. Обычно такое поведение знаменовало конец очередного любовного приступа Бьорна. Но к этому моменту Малин обычно оказывалась настолько вымотанной, что у нее просто не оставалось сил, чтобы высказать ему свой гнев и обиду. Он исчезал не раньше, чем опустошал ее полностью, забирая ее фантазии, мысли, переживания… Такие болезни требуют радикальных мер: ей необходимо вытеснить Бьорна из закоулков собственного сознания, где он, вместе со всеми своими проблемами, сейчас чувствовал себя более чем вольготно.