Полина Поплавская - Танец страсти

Но видение не проходило. Стало быть, эти тени с корабля — старше, главнее Всеблагого и Милосердного? Ужас не давал ученому продохнуть и не позволял отогнать от себя эту невозможную мысль. И тогда страшная догадка пришла на смену видению. Старик застонал: он же сам записывал за рассказчиком стих, в котором содержалось предсказание. Как он всегда восторгался поэзией безвестных скальдов, чья фантазия породила столько миров и чудищ! И вот одно из этих чудищ перед ним. Нагльфар, корабль мертвецов, пришел, чтобы приблизить конец мира и гибель богов!

Догадка рассеяла призраки сна: корабль, льдистая вьюга, шум сражения, несущийся отовсюду, растаяли, как комки снега, брошенные в кипяток, и предметам в комнате стали возвращаться привычные очертания: вот стол с эскизами, вот портрет Густава Адольфа, собственноручно пожалованный королем старому учителю, вот свеча, оплавленная почти до основания. То, что он только что видел, — морок, дремотное видение… Но озноб не проходил. Буреус подумал, что заболевает, а кто знает, чем в его возрасте может обернуться обычная простуда?

Позвав слугу, с его помощью старик добрался до постели. Слуга принес горячего вина, приложил к зябким ногам ученого грелку, укрыл его двумя одеялами, но дрожь не унималась, а в темном пологе над кроватью все мерещились тени из им самим записанных сказок. Нет, это не сон, не сказки, нашептывал ему настойчивый голос внутри, это истинная правда — все живое должно погибнуть.

В тяжелом полузабытьи старик лихорадочно искал способ предотвратить беду. Он уже не сомневался, что сумасшедший крестьянин, которого он вечером выпроводил ни с чем, хотел предупредить его и, может быть, знал, где искать спасение. Буреус корил себя за то, что не сумел понять его слов: королевская дубовая роща, “могучий ясень среди дубов”… А крестьянин говорил о дереве, что срубили для “Васы”, и это дерево — верхушка Мирового Древа. Построенная из него лодка превратится в Нагльфар — вот что хотел сказать ему этот человек, и Буреус должен был понять его, он единственный, кто мог понять… Но крестьянин сгинул с порога его дома и унес с собой знание, за которое ученый уже готов был отдать все. И где искать его теперь?

Но он должен найти выход. Невозможно, чтобы красавец “Васа”, гордость королевского флота, отправившись к чужим берегам, однажды вернулся, неся с собой смерть и разрушения. Думай, старик, думай, тебе никто больше не поможет. Как найти вечный ясень в бесконечных рядах бревен и обструганных досок? Лесорубы — те не распознали ничего необычного, спилили дерево, верно, приняв его за дуб. Значит, древесина его не похожа на обычный ясень? Неужели придворный ученый опустится до того, что позовет на помощь колдунов-язычников из глухих деревень? Ведь если об этом прознают духовные власти, его не спасет и сам Густав Адольф. Но чего ему, старому человеку, страшиться? Умрет он в тиши своей спальни от десятка болезней, что мучают его все более жестоко, или в застенке — какая разница! Почет, позор — их не унесешь с собой в могилу!

…Но есть ли теперь колдуны? В сказания языческих времен не верили даже те, кто, закатив глаза, нараспев читал ему длинные саги о похождениях богов и героев. Или старались его убедить, что не верят? Ведь откуда-то взялся этот крестьянин. В любом случае на поиски понадобится время, а корабль через два месяца будет спущен на воду.

Лихорадка не давала сосредоточиться, воскрешая в памяти старика то образы старинных лодок викингов, то вид заснеженного дремучего леса, то отрывки из посланий старинных приятелей, в которых описывались бесконечные интриги королевских дворов Европы. Все это не то, что нужно, пустяки, захламляющие любую, даже самую достойную жизнь. Вот письмо из Копенгагена, от старика Гуттенхаймера, немца, давно осевшего во Франции. Сообщает о небывалом событии в датском флоте — скоро спустят на воду двухпалубное судно. Два ряда пушек! Так себе моряки, а всех опередили! Буреус вспомнил меткие немецкие выражения из письма приятеля — попадись они на глаза датчанам, Гуттенхаймеру не сдобровать. Бравируя своими шуточками, немец демонстрировал Буреусу высшую степень доверия, а заодно и хвастался: меня здесь ценят настолько, что мои письма не читают.

Но и это суета, суета. Что еще было в письме? Да, двухпалубный корабль. Если сообщить об этом Густаву Адольфу, он, конечно, пожелает и у себя завести что-нибудь подобное. Пока чертежи изменят, пока заново начнут строить — у него будет время найти крестьянина. Но… Король нетерпелив и сумасброден — он может потребовать, чтобы изменения делались срочно. Два корабля поменьше вот-вот будут готовы, а “Тре Кронор”, копию августейшего “Васы”, предполагается спустить на воду несколькими неделями позже самого “Васы”. Как быть? Старик чувствовал, что время ускользает от него. Неизвестно, доживет ли он до завтра… Но, может быть…

Память ученого прочна, как камень. Ему не составило труда вспомнить чертежи Хибертссона и его пояснения об остойчивости, величине груза, расчетной силе ветра. А если добавить высоты и опустить нижнюю палубу… Нет, не выходит, из остова “Васы” уже не получится двухпалубный корабль, пригодный для хождения по морю. Братья-голландцы, конечно, мастера, но ведь не боги, чтобы изменить законы природы. Отказаться они не посмеют, а это значит — когда флагман сойдет на воду, он погибнет, не успев причинить страшной беды. Если повезет, то никто не пострадает — “Васу” будут обкатывать самые опытные моряки, которые, без сомнения, сумеют спастись.

Лихорадка не отпускала придворного ученого, и его мысли то и дело прерывались странными картинами: битва, огромные рычащие звери, сотрясения водной глади. Избавившись от бреда, Буреус вновь и вновь принимался за расчеты. Собравшись с силами, он крикнул слугу, велев подать в постель перо и бумагу.

Письмо получилось кратким, но старик чувствовал, что, начни он соблюдать все принятые формальности, может не успеть с главным… Поставив подпись, он отдал бумагу слуге и почувствовал, что силы его кончились.

Йен позвонил утром, застав ее перед уходом в театр. Этого звонка Малин ждала со вчерашнего вечера — после того, как закрыла дверь за соседом. Чтобы не ставить Йена в неловкое положение, заставляя его рассказывать о спасении Юхана, она сразу же сообщила, что уже все знает.

— А вода была очень холодной? — спросила девушка, передав благодарность Юхана. Но Йен, похоже, в этом не нуждался.

— Достаточно холодной, но я звоню не для того, чтобы получить от тебя приз. Твой приятель, пока я вез его домой — зайти ко мне он наотрез отказался, хотя купание и грозило ему воспалением легких — так вот, он рассказал мне много очень странных вещей… Я решил, что тебе нужно знать об этом. Ты ведь понимаешь, что он болен? — В голосе Йена не прозвучало и тени сомнения. — Тогда зачем ты ему подыгрываешь? — продолжал он, хотя Малин и не ответила на вопрос. — Мне кажется, он неплохой парень, но если будет продолжать в том же духе, то совсем перестанет себя контролировать и это кончится плохо.