Диана Гэблдон - Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы [litres]

Джейми снова вздохнул и поцеловал меня в макушку.

– Под моим началом теперь десять разношерстных отрядов ополчения из Пенсильвании и Нью-Джерси. Маркиз командует тысячью людей, включая и моих, и несет ответственность за план, по которому мы должны надрать задницу английской армии.

– Звучит заманчиво. – Шум почти стих, но в воздухе еще витало ощущение от присутствия множества людей, бодрствующих или же беспокойно спящих. Невзирая на усталость, в Джейми тоже ощущалось желание бодрствовать. – Тебе нужно поспать.

Он крепче обнял меня, а другой рукой медленно провел по моей спине. Фартук Денни я оставила в палатке, плащ несла в руках, и тонкий муслин моей сорочки все равно что не существовал.

– О боже. – Его большая теплая ладонь крепко обхватила мою ягодицу. – Мне нужна ты, саксоночка. Очень нужна.

Спереди сорочка была столь же тонкой, как и сзади, и я ощущала пуговицы жилета Джейми – и кое-что пониже. Я и правда была ему сейчас очень нужна.

– Как насчет того, чтобы заняться этим в пахнущей мочой крипте? – подумав о комнате в доме Ченоуитов, спросила я.

– Я брал тебя еще и не в таких местах, саксоночка.

Прежде чем я успела спросить «например?», из палатки вышла небольшая процессия. Дензил, Дотти, Рэйчел и Йен попарно несли за края простыню, на которой покоилось разбухшее тело миссис Пибоди. Ее муж с фонарем в руке возглавлял процессию.

Мы стояли в тени, и они прошли мимо, не заметив нас. Девушки спотыкались и хихикали, юноши кряхтели от усилий, а мистер Пибоди издавал ободряющие возгласы.

Палатка осталась заманчиво пустой.

– Туда?

– Да.

Мы вошли. Фонарь забрал мистер Пибоди, а тонкий серп луны был едва виден, и внутри палатки царила густая, непроглядная темнота, наполненная запахами алкоголя с примесью рвоты.

Я помнила, что где стоит, и мы сдвинули вместе четыре ящика. Я застелила их плащом, Джейми снял мундир и жилет, и мы рискнули возлечь на ненадежное ложе в пропахшей пивом темноте.

– Сколько, по-твоему, у нас времени? – спросила я, расстегивая его ширинку.

Теплая, атласно-гладкая плоть Джейми твердела под моей рукой.

– Нам хватит. – Невзирая на готовность, он неспешно провел пальцем по моему соску. – Не торопись, саксоночка. Неизвестно, когда нам снова представится такой случай.

Он медленно поцеловал меня, окутывая запахом рокфора и портвейна. Напряженное бодрствование лагеря ощущалось даже здесь – оно вибрировало в нас, словно прижатая струна скрипки.

– Вряд ли у меня есть время, чтобы заставить тебя кричать, саксоночка, – шепнул Джейми. – Но, может, я смогу заставить тебя стонать?

– Может быть. До рассвета ведь еще есть время?

Стало ли причиной пиво и лекция о брачной ночи, поздний час и притягательная сила секретности или же сам Джейми и наша растущая потребность забыть о мире и остаться лишь наедине друг с другом – но времени нам хватило, даже с лихвой.

– О боже, – наконец выдохнул он и медленно лег на меня. – О… боже.

Я ощущала биение собственного пульса в руках, мышцах и в центре тела.

– О-о-о… – слабо простонала я в ответ. Впрочем, вскоре я набралась сил, взъерошила Джейми волосы и сказала: – Скоро мы снова вернемся домой, и у нас будет масса времени.

Он согласно мыкнул. Мы лежали, не желая выпускать друг друга из объятий и одеваться, хотя ящики были твердыми и с минуты на минуту нас могли обнаружить.

Джейми шевельнулся, но не поднялся.

– О боже, триста человек, – совсем другим тоном сказал он и крепче обнял меня.

Солнце еще не встало над горизонтом, а люди уже копошились у лошадей, словно муравьи в муравейнике. Конюхи, фуражиры, погонщики, кузнецы – все сновали туда-сюда, занимаясь своими делами в нелепо-розовом утреннем свете под звуки сотен трудолюбиво жующих челюстей. Уильям поднял ногу гнедого жеребца и протянул руку за крючком для чистки копыт, который нервно прижимал к груди новый конюх.

– Иди сюда, Зеб, – уговаривал его Уильям. – Я покажу тебе, как это делается. Ничего сложного.

– Да, сэр. – Зебедия Джефферс подошел на дюйм ближе, взгляд его перебегал с копыта на коня и обратно. Он не любил лошадей, особенно Вестгота.

К счастью, Зеб пока не знает, что Вестгот – та еще штучка.

– Хорошо. Видишь? – Уильям постучал крючком по краю копыта, под которым ночью застрял небольшой камешек. – Он маленький, но ощущения от него – как от камня в твоем сапоге, и, если его не вынуть, конь охромеет. Камень некрепко держится, хочешь попробовать удалить его сам?

– Нет, сэр, – признался Зеб. Он был родом с побережья Мэриленда и знал об устрицах, лодках и рыбе, а не о лошадях.

– Конь не причинит тебе вреда, – нетерпеливо пообещал Уильям.

Ему предстоит по десять раз на дню скакать туда-сюда вдоль колонны беженцев, развозя депеши и собирая отчеты, и нужно, чтобы оба его коня были готовы. Постоянный конюх Коленсо Барагванат слег с лихорадкой, и найти другого слугу Уильяму не хватило времени.

– Причинит, – возразил Зеб и, подумав, добавил: – Сэр. – Он вытянул тощую руку, демонстрируя гноящуюся рану от укуса. – Видите?

Уильям подавил желание спросить, что мальчишка делал с конем. Вестгот не был злым, но иногда раздражался, а суетливая нервозность Зеба могла вывести из себя кого угодно, не только усталого, голодного коня.

– Ладно, – вздохнул Уильям и одним движением сковырнул камешек. – Ну как, лучше тебе? – сказал он коню, провел рукой по его ноге и похлопал по крупу. Потом вынул из кармана пучок дряблой морковки, которую купил у фермерши, принесшей в лагерь корзины с едой, и вручил его Зебу: – Вот. Дай это Готу, подружись с ним.

Но прежде чем парень смог протянуть коню эту своеобразную оливковую ветвь мира, Гот потянулся и большими желтыми зубами с хрустом выхватил морковь из его рук. Зеб вскрикнул, отшатнулся, налетел на корзину и упал вверх тормашками.

Разрываясь между раздражением и желанием рассмеяться, Уильям подошел и помог конюху подняться из навозной кучи и отряхнуть одежду.

– Все мои вещи едут в повозке, позаботься, чтобы у Коленсо было все нужное, и приготовь мне какой-нибудь ужин, – сказал Уильям. – А за конем я попрошу поухаживать кого-нибудь из конюхов лорда Сазерленда.

Зеб облегченно вздохнул.

– Спасибо, сэр!

– Еще сходи к хирургу, чтобы он полечил твою руку! – приказал ему вслед Уильям, перекрикивая лошадиное ржание. Мальчишка вжал голову в плечи и ускорил шаг, притворяясь, что ничего не слышал.

Уильям заседлал Гота – он предпочитал сам затягивать ремешки, от которых могла зависеть его жизнь, – оставил того рядом со вторым конем, Мадрасом, и пошел искать конюхов Сазерленда.

Несмотря на суматоху, он быстро нашел их: у Сазерленда было десять коней, великолепных созданий шестнадцати ладоней в высоту, а ухаживали за ними около двенадцати конюхов. Уильям договорился с одним из них и вдруг заметил в толчее знакомое лицо.