Диана Гэблдон - Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы [litres]

– Сэр! – возмутился потрясенный Джон.

Джейми мрачно хмыкнул и вышел.

В свете произошедших событий я не знала, что сказать Джону. Он тоже казался растерянным, но решил этот вопрос, закрыв глаза и притворившись спящим. Я не могла уйти, пока не вернется Жермен с медом, – если он его найдет, конечно. Но я верила в его способности.

Однако ни к чему сидеть сложа руки. Я взяла ступку, пестик и принялась перетирать корень горечавки с чесноком для антибактериальной мази. Это заняло мои руки, но не разум, и мысли бежали по кругу, словно хомячки в колесе.

Сейчас у меня было две заботы, с одной из которых я ничего не могла поделать: ощущение, что бой состоится, крепло. Я испытывала подобное не раз и не могла ошибиться. Джейми не говорил мне о предстоящем сражении – должно быть, потому, что ему еще не поступило письменного приказа. Однако я так была уверена в этом, словно о битве прокричал городской глашатай. Армия скоро вновь снимется с места.

Я глянула на Джона – он лежал неподвижно, словно надгробная статуя, положив руки на живот. Не хватало лишь свернувшейся в ногах маленькой собачки. Наверное, подошел бы храпевший под кроватью Ролло.

Второй моей заботой был, разумеется, Джон. Не представляю, как он попал сюда, но слишком многие видели, как он сдался, так что к полуночи о нем станет известно всем. И когда это произойдет…

– Надеюсь, ты не сбежишь, если я отлучусь на минутку? – резко спросила я.

– Нет, – пообещал он, не открывая глаз. – Я дал слово. Кроме того, вряд ли мне удастся выйти за пределы лагеря.

Повисла тишина, ее нарушало лишь басовитое жужжание влетевшего в палатку шмеля, отдаленные крики солдат, бой барабанов и прочие приглушенные звуки повседневной жизни лагеря.

Единственная радость – если это можно назвать так – ощущение скорой битвы заглушало любопытство в отношении Джона. Что Джейми будет делать с ним, когда армия наутро снимется с места?

– Grand-mère, Grand-mère! – В палатку ворвался Жермен, и Ролло, мирно проспавший весь визит Перси Бошана, вылетел ему навстречу с грозным «вуф!», чуть не опрокинув кровать и лежавшего на ней Джона.

– Уймись, пес, – сказала я, наблюдая, как он диким взглядом обводит палатку, и схватила его за загривок. – Какого чер… то есть что случилось, Жермен?

– Я видел его, бабушка! Я его видел! Мужчину, который забрал Кларенса! Идем, быстрее! – Не дожидаясь ответа, он повернулся и выбежал из палатки.

Джон начал садиться, и Ролло напрягся.

– Сидеть! – сказала я им обоим. – И ждать меня, черт бы вас побрал!

Волоски на моих руках стояли дыбом, по шее катился пот. Я забыла надеть шляпу, и солнце жгло лицо. Спеша за Жерменом, я задыхалась от жары и переполнявших меня чувств.

– Где…

– Вон там, бабушка! Вон тот здоровенный ворюга с платком на руке. Наверное, Кларенс его укусил! – обрадовался Жермен.

Предполагаемый вор и правда был крупным – раза этак в два больше меня и с головой размером с тыкву. Он сидел на земле в тени дерева, которое я называла «больничным», нянчил обернутую платком руку и сердито хмурился. Несколько больных, судя по их позам, дожидались доктора в сторонке от мужчины, время от времени опасливо поглядывая на него.

– Лучше не показывайся ему на глаза, – шепнула я Жермену и, не дождавшись ответа, оглянулась. Хитрый мальчишка уже где-то спрятался.

Я с улыбкой подошла к больным – в основном женщинам и детям. Я не знала никого из них, зато они знали меня – склонив головы, они пробормотали приветствия, но то и дело поглядывали на мужчину под деревом. «Осмотрите сначала его, пока он не натворил бед» – таков был посыл. Столь же ясный, как и излучаемая мужчиной сдержанная ярость.

Откашлявшись, я подошла к мужчине, совершенно не представляя, что скажу ему.

«Что ты сделал с мулом по имени Кларенс?» или «Как ты посмел похитить моего внука и бросить его в безлюдной местности одного, гребаный ублюдок?»

Пришлось ограничиться обычными фразами:

– Доброе утро. Я миссис Фрэзер. Что с вашей рукой, сэр?

– Проклятый мул прокусил ее до кости, чтоб с него черти содрали его вонючую шкуру, – тут же ответил мужчина и мрачно посмотрел на меня из-под насупленных бровей. Одну из них пересекал шрам. Костяшки его пальцев тоже были испещрены шрамами.

– Позвольте осмотреть рану? – Не дожидаясь разрешения, я взяла его запястье – волосатое и горячее – и развязала задубевший от засохшей крови платок.

Кларенс – если, конечно, это был он – и в самом деле цапнул мужчину до кости. Лошади и мулы кусают сильно, но обычно все ограничивается синяками – челюсти у них мощные, но передние зубы предназначены для перетирания травы, а поскольку большинство укусов происходит через одежду, кожа обычно остается целой. Они редко кусают до крови, но Кларенс это умеет.

Добрый шмат мышц около трех дюймов шириной практически висел на куске кожи, обнажая тонкий жировой слой, белесую жилу и розовую поверхность лучевой кости. Рана была еще свежей, но кровоточила уже только по краям.

Я с сомнением хмыкнула и повернула его руку ладонью вверх.

– Можете сжать кулак?

У него получилось, хотя безымянный палец и мизинец согнулись не полностью. Однако они двигались, их сухожилия уцелели.

Я снова хмыкнула и достала из сумки бутыль с физиологическим раствором и щуп. Физраствор в качестве дезинфицирующего вещества не так болезнен, как разведенный спирт и уксус, да и соль для него добыть проще – особенно в городе, – но все же я крепко держала мужчину за запястье, пока лила раствор на его рану.

Мужчина взревел, словно раненый медведь, и ждущие своей очереди больные все как один отошли подальше.

– Какой норовистый мул, – спокойно сказала я, когда мужчина, тяжело дыша, умолк. Лицо его потемнело.

– Как вернусь, зашибу этого ублюдочного засранца, – заявил он, обнажив в оскале желтые зубы. – Сниму с него шкуру, а мясо продам.

– Не советую, – сказала я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вспылить. – Вам нельзя нагружать эту руку работой, иначе может развиться гангрена.

– Правда? – Он побледнел, что при подобной жаре довольно сложно, зато я привлекла к себе все его внимание.

– Да, – любезно ответила я. – Вы ведь наверняка видели гангрену? Плоть зеленеет и гниет – а уж как она смердит! – конечность разлагается буквально за несколько дней… примерно так все и происходит.

– Я видел, – пробормотал он, глядя на свою руку.

– Ну-ну, я сделаю все, что в моих силах.

Обычно в подобной ситуации я предлагаю пациенту взбодриться чем-нибудь спиртным – благодаря маркизу у меня теперь есть неплохой запас французского бренди, – но сейчас я решила не заниматься благотворительностью. Можно сказать, мой внутренний Гиппократ на несколько минут закрыл глаза на происходящее. И все же я следовала правилу «не навреди». Впрочем, что я могла ему сделать, вооруженная лишь двухдюймовой хирургической иглой и ножницами для рукоделия?