Диана Гэблдон - Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы [litres]

– Ничего такого, что не излечил бы сон на хорошей кровати. – Нагнувшись, он подсадил меня в седло.

В типографию мы вернулись уже в темноте. Я тут же отправила Жермена с известием об этом к Дженни, в дом номер семнадцать, но мы с Джейми легли спать прежде, чем он вернулся. Интересно, кто еще находится сейчас в доме на Каштановой улице и что они делают. Хэл до сих пор там или Йен-младший его выпустил? Если нет, то Хэл, быть может, убил Денни Хантера, или его застрелила миссис Фигг?

Джейми сказал, что оставил Йена присматривать за текущим положением дела – точнее, дел: вчера столько всего произошло! Все, в чем я принимала участие и о чем рассказал по дороге домой Джейми, казалось невероятным и похожим на сон. Единственным по-настоящему ярким воспоминанием был разговор в саду – и то, чем он завершился в сарайчике для садового инвентаря. Мое тело до сих пор сладко ныло.

Похоже, внизу готовят завтрак – в восхитительный запах жареного бекона вплелся аромат гренок и свежего меда. Мой живот громко заурчал, и в ответ ему затряслась ведущая на чердак лестница. Кто-то медленно поднимался сюда. Вдруг это не Джейми? Я поспешно натянула сорочку.

И правда, не Джейми. Снизу медленно выплыл оловянный поднос, на котором теснились тарелка с какой-то едой, миска с кашей и глиняная кружка с чем-то дымящимся – вряд ли это чай, но и кофе оно не пахнет. Потом показалось сияющее личико Анри-Кристиана – он держал поднос на голове.

Затаив дыхание, я дождалась, когда Анри-Кристиан сойдет с лестницы и с церемонным поклоном вручит мне поднос, и зааплодировала.

– Merveilleux! [55] Великолепно! ( фр. ) – похвалила я.

– Фелисити тоже хотела попробовать, но она пока не может идти с полным подносом, разливает, – с гордой улыбкой сказал он.

– Ну, этого нам не нужно, правда? Спасибо, солнышко. – Подавшись вперед, я поцеловала Анри-Кристиана в пахнущий дымом и типографской краской висок и взяла кружку. – Что это?

Он с сомнением посмотрел на нее и пожал плечами.

– Что-то горячее.

– И правда. – Я обхватила кружку ладонями. Прошлой ночью на чердаке было тепло – день тогда выдался жарким, – но сегодня ночью дождь шел почти не переставая, и через прорехи в крыше тянуло холодом. Под ними стояли четыре или пять емкостей, и звонкая капель воды звучала симфонией. – А где Grand-père? [56] Дедушка ( фр. ).

Анри-Кристиан вдруг густо покраснел, плотно сжал губы и яростно затряс головой.

– Что такое? Это тайна? – удивилась я.

– Не смей говорить ей! Grand-père велел молчать! – пронзительно крикнула из магазина Джоан.

– Сюрприз, значит? – Я улыбнулась и посоветовала: – Тогда лучше спустись и помоги маме, чтобы случайно не выдать тайну.

Анри-Кристиан захихикал, зажав ладошками рот, потом поднял руки над головой и резко подпрыгнул. Кувыркнувшись через голову, он ловко приземлился на руки и прошагал так до самой лестницы, для равновесия дрыгая в воздухе маленькими ножками. У меня сердце ухнуло в пятки, когда Анри-Кристиан подошел к краю – вдруг он решит спуститься по лестнице на руках? Однако он снова кувыркнулся и осторожно приземлился на верхней ступеньке, а потом со смехом запрыгал вниз, словно белка.

Улыбаясь, я бухнулась на разворошенную постель. Мы спали на охапке старой соломы из конюшни, от которой прямо-таки разило Кларенсом. Солому покрывали наши влажные от дождя плащи, простыня и ветхое одеяло. Джоан и Фелисити дали нам одну из своих перьевых подушек, а сами улеглись вдвоем на второй. Я прислонилась к стене и поставила поднос на бочонок из-под порошковой печатной краски. Вокруг лежали кипы бумаг, прикрытые от дождя промасленной тканью: еще не прошедшие через печатный станок чистые листы или брошюры, плакаты и книги без переплета – их ждали магазин и переплетчик.

Марсали ушла из магазина в жилую часть дома и громко выговаривала Анри-Кристиану. Больше никого из мужчин в доме, похоже, не было: Фергус и Жермен, вероятно, ушли развозить на Кларенсе утренний тираж сатирической газеты «Онье», которую Фергус и Марсали начали печатать еще в Северной Каролине.

Вообще-то «Онье» выходила раз в неделю, но на моем подносе лежал номер, выпущенный специально к сегодняшнему дню. На первой странице красовалась огромная карикатура, изображавшая английскую армию в виде стаи тараканов. Они наводнили Филадельфию, волоча за собой потрепанные флаги и плакаты с пустыми угрозами. Огромная туфля с пряжкой и надписью «генерал Вашингтон» давила отставших тараканов.

В тарелке с кашей таял большой шар бледно-желтого меда. Я смешала его с кашей, плеснула немного сливок и с наслаждением принялась за еду – и за чтение заметки о скором приходе генерала Арнольда, назначенного военным губернатором Филадельфии. В статье также восхвалялся его боевой опыт и подвиги под Саратогой.

Поежившись, я отложила газету. Сколько еще ждать? Когда это случится? Похоже, обстоятельства вынудили – то есть еще вынудят – генерала Арнольда стать из патриота предателем гораздо позже. Однако точной даты я не знаю. Впрочем, это не важно. Я все равно ничего не смогу изменить. И задолго до того, как это случится, мы уже будем в безопасности, восстанавливать наш дом и нашу жизнь в Ридже. Джейми жив. Все будет хорошо.

Внизу зазвенел дверной колокольчик, возбужденно загалдели выбегающие из кухни дети. Мягкий рокочущий голос Джейми пробился сквозь какофонию приветственных возгласов.

– Па! Что ты сделал? – поразилась Марсали.

Встревожившись, я выкарабкалась из своего гнезда, на четвереньках подползла к отверстию в полу и посмотрела вниз. Посреди магазина в окружении восхищенных детей стоял Джейми с перекинутым через руку плащом. На его распущенных волосах мерцали дождевые капли… а одет он был в темно-синий с желто-коричневой отделкой офицерский мундир Континентальной армии.

– Иисус твою Рузвельт Христос! – воскликнула я.

Джейми задрал голову и посмотрел на меня взглядом нашкодившего щенка.

– Прости, саксоночка, мне пришлось это сделать, – виновато сказал он.

Джейми поднялся на чердак и втянул за собой лестницу, чтобы дети не увязались за ним. Пока я быстро одевалась – по крайней мере, пыталась быстро одеться, – он рассказал мне о Дэне Моргане, Вашингтоне и остальных генералах Континентальной армии. И о грядущем сражении.

– Саксоночка, мне пришлось это сделать. Прости, – снова извинился он вполголоса.

– Знаю. Я… ты… прости и ты меня.

Я пыталась застегнуть с десяток маленьких пуговок на лифе платья, но руки тряслись, и пуговки выскальзывали из пальцев. Оставив тщетные попытки, я вынула расческу из сумки, которую Джейми принес из дома на Каштановой улице.

Хмыкнув, Джейми забрал у меня расческу, швырнул ее на постель и крепко обнял меня. Я уткнулась лицом ему в грудь. Жесткая ткань его нового мундира пахла краской индиго, ореховой скорлупой и сукновальной глиной. Я тряслась, никак не могла унять дрожь.