Джен Сакс - Милашка

Ну хорошо, могу предположить, что на самом деле я не очень-то опасалась оскорбить чувства тех парней, которых убила. Я даже могу представить, что боялась, как бы они не обидели меня. Впрочем, это уже не важно. Господи Иисусе, я не знала, как ответить на эти идиотские вопросы. Но знала, что ужасно, когда человек совершает тяжкие преступления, и без сколько-нибудь вразумительного оправдания. Что-то не дало мне возможности поговорить с этими мужчинами начистоту, объяснить, как я к ним отношусь. Что-то остановило меня в самый последний момент. Мне казалось, это была боязнь унизить их чувство собственного достоинства и страх, что они могут сделать мне то же самое, если не хуже.

Как хорошо, что меня перестали терзать муки совести. Во всяком случае, надеюсь, что это так. Пока я способна равнодушно относиться к окружающим меня людям, у них больше шансов остаться в живых. Иначе им тоже не повезло бы, как тому миллионеру, принявшему мучительную смерть под колесами грузовика. Если бы я твердо сказала, что не пойду с ним в отель, он бы до сих пор сидел в своем офисе и делал деньги.

Как бы то ни было, Сэм полюбил меня такой, какая я есть и вне зависимости от того, что я натворила. По крайней мере он сказал, что любит. Значит, он совершенно конченый убийца. И к тому же, вероятно, бесстыжий извращенец, подсматривающий за женщинами. Конечно, я сама не подарок, но он на моем фоне выглядит просто монстром. Ничего не поделаешь. Нельзя же в конце концов отказываться от любви только из-за того, что она показалась недостаточно большой. Или из-за того, что любящий тебя человек обладает какими-то недостатками. В океане нашей жизни совсем немного такой крупной рыбы, как он. Или я.

Однажды вечером, после встречи с глазу на глаз, мы с Грейс решили поужинать в итальянском ресторане, а потом отправились в театр. И ресторан, и театр были расположены неподалеку от ее дома, что объясняет многое, но далеко не все. Когда мы возвращались домой, я никак не мог отделаться от мысли, что спектакль произвел на меня довольно странное впечатление. Конечно, я понимал, что театр экспериментальный, но не до такой же степени, чтобы главную роль в спектакле играла собака, а древнегреческий хор пел под аккомпанемент группы тяжелого рока. Сколько же времени я не посещал современные театры в Нью-Йорке? Похоже, целую вечность. Я никак не мог понять смысл этой пьесы и всю дорогу ломал голову над ее содержанием.

Вскоре мы оказались в нижней части Ист-Сайда, в районе, с давних времен известном под названием Ист-Виллидж. Здесь можно было воочию убедиться в незатухающей ни на минуту интенсивной жизни мегаполиса, которая в других районах города была укрыта завесой благопристойности и респектабельности. Проходя по тротуару мимо припаркованной у обочины машины, мы увидели немолодую уже пару: мужчина и женщина отчаянно спорили. Они кричали на двух языках, причем чувствовалось, что в выражениях не стеснялись. Я посмотрел на Грейс, надеясь обменяться снисходительными усмешками по поводу происходящего, но ее лицо выражало смятение.

— Что случилось? — спросил я, теряясь в догадках. Возможно, она, как и я, находилась под впечатлением весьма необычного спектакля. Хотя раньше я не замечал за ней склонности к анализу художественных произведений…

— Ничего, просто у меня возникло довольно странное чувство. Эта ругань напомнила мне о событиях давно минувших дней, — тихо сказала Грейс, не поворачивая головы. — Как будто я вернулась на много лет назад, — добавила она через несколько секунд.

— Назад? — спросил я, почувствовав вдруг, что нужно быть предельно осторожным. — А именно?

— В детство, — просто ответила она.

— В детство? — Я сделал вид, что ничего не понимаю. — Хочешь сказать, что твои родители часто ругались между собой?

— Да, они только тем и занимались, что ссорились и обзывали друг друга.

— Как эти двое?

— Еще хуже. Эти просто выпускают пар, а мои родители злились по-настоящему. Самое интересное, что их ссоры сопровождали меня все ранние годы жизни, но последние несколько лет я не помню ничего подобного. Всякие, конечно, бывали ситуации, но такого я не видела давным-давно. Впрочем, вполне возможно, что я просто забыла…

Я счел за благо промолчать, побуждая Грейс к дальнейшим откровениям.

— И только когда я вспоминаю детство, — продолжала она, — перед глазами всплывают сцены тех ожесточенных споров. Чаще всего во сне. Родители ссорятся, орут друг на друга, и кажется, что этому никогда не будет конца. Даже сейчас я не могу представить себе, что отец и мать могли бы обойтись без ругани и взаимных оскорблений. А самое ужасное то, что лично для меня не было выхода. Я просто не знала, куда деться от этого безумия.

— В таком случае я могу лишь сказать, что у тебя было нелегкое детство. — Я проговорил это мягко, стараясь не вызвать у нее тягостные воспоминания. Правда, не уверен, что у меня получилось.

— А я что, разве говорила когда-нибудь, что у меня было счастливое детство? — встрепенулась она. — Говорила или нет?

— Нет, — быстро согласился я и засмеялся. — Не говорила. Это всего лишь мое предположение.

Она посмотрела на меня осуждающе и чуть удивленно.

— Есть вещи, которые очень трудно объяснить, — поспешил добавить я, — если вообще возможно. — И тут же придумал ответ на ее незаданный вопрос. — Понимаешь, я всегда задумывался над подобными вещами, потому что сам пережил в детстве нечто подобное. Более того, я уверен, для этого требуется определенный талант, чутье, которое есть только у тех, кто сам задает себе такие вопросы. Не думай, что я начал убивать людей из простого любопытства. Нет, все было гораздо сложнее. Я с детства чувствовал в себе талант стратега, человека, который может не только строить планы, но и, что главное, осуществлять их. Во мне была какая-то необъяснимая сила, она требовала выхода. А как я мог реализовать свои возможности в тоталитарном обществе? Только посредством неукоснительного претворения в жизнь своих идей. Причем в условиях постоянно продолжавшейся войны.

— Гм-м, — снисходительно хмыкнула она, — но война давно закончилась, не так ли?

— Да, война закончилась, а я продолжаю убивать людей.

Грейс надолго умолкла, и это заставило меня изменить тему разговора.

— Значит, ты никогда не могла избавиться от этих тяжелых воспоминаний? — спросил я через некоторое время.

— Конечно, нет. Да и как, если тогда я была маленьким ребенком? Но дело вовсе не в этом, Самое ужасное, что я до сих пор точно не помню, как относилась к этим скандалам. Они возвращаются ко мне только во сне. Точнее сказать, в кошмарах. Но я прекрасно помню, что это было ужасно, и с тех пор стараюсь не доводить людей до такого состояния. Не знаю, Сэм, может быть, я ошибаюсь, но ничего не могу с собой поделать. Я вообще очень плохо помню свое детство.