Розалинда Лейкер - Жемчужное ожерелье. Том 2

У Софи не было таких обязанностей по отношению к слугам, которые сами организовывали свой рабочий день. Лишь управляющий следил, чтобы никто не бездельничал. Проводя свои дни в одиночестве, Софи пристрастилась к алкоголю. Ей всегда нравился коньяк, которым впервые угостил ее отец, но она пила очень мало, зная, что может легко привыкнуть к спиртному. Теперь же ей требовалась какая-то разрядка, иначе она могла бы сойти с ума.

Целыми днями женщина, словно зверь в клетке, блуждала по дому или сидела в своей спальне у окна и смотрела на себя в зеркало. Она любила читать и вышивать, но в эти дни ненависть к Майклу переполняла все ее существо, и она не могла ни на чем сосредоточиться. Это несчастье произошло по его вине, считала она. Если бы Майкл послушался ее и перестал продавать эти ленты, ей не пришлось бы прибегать к трюку, в результате которого ее заперли, как узника в Бастилии.

Она приложила руку ко лбу. Страшно болела голова. На столике возле дивана стоял графин с коньяком и рюмка. Медленно, бесшумно она вышла из комнаты и направилась к лестнице. На кухне слуги играли в карты. Никто не заметил, как она поднялась по лестнице.

Вернувшись в спальню, она едва стояла на ногах, ее тошнило, ужасно болела голова. Почти вслепую Софи отыскала ключ от комода, открыла его и взяла флакон с каплями, которые всегда помогали в таких случаях. Следовало бы позвать служанку, чтобы та помогла ей, но Софи не терпелось поскорее принять лекарство, и она стала капать его в рюмку с коньяком. Тремя глотками она осушила рюмку, а затем упала на кровать. Через несколько минут у нее начались боли в животе.

Когда служанка обнаружила мертвую Софи, все поначалу решили, что она умерла от чумы, и страшно перепугались. Только экономка не потеряла голову. Она понимала, что уже прошло почти два месяца, и все они, включая госпожу, находились вне опасности. Она бесстрашно обследовала тело умершей и не обнаружила на нем никаких признаков чумы, — ни красных пятен, ни опухолей. Увидя пустой графин, она подумала, что, может быть, хозяйка умерла, выпив слишком много коньяка. Однако это должен был решить доктор.

Он понюхал флакон с лекарством, капнул немного себе на палец и попробовал на вкус. Служанка госпожи и экономка в один голос утверждали, что ключ от комода, где хранилось лекарство, был только у хозяйки. Доктор вскоре определил причину смерти Софи и сообщил собравшимся в зале слугам, что их госпожа отравилась.

— Но, — добавил он, когда стихли удивленные голоса, — я думаю, что она могла случайно выпить яд, перепутав флаконы.

Тут одна молодая служанка вдруг упала в обморок. Доктор тотчас привел ее в чувство и объяснил, что это вполне естественная реакция излишне чувствительной натуры на смерть хозяйки.

Доложив следователю, ведущему дела о насильственной и скоропостижной смерти, он показал ему флакон с ядом, отметив, что на этикетке написано «лосьон». Так как все флаконы в комоде походили один на другой, доктор не думал, что произошло самоубийство. Очевидно, смерть носила случайный характер.

— Но почему она хранила яд у себя в комоде? — спросили его.

— Он делает кожу более белой. Но если бы она знала, что при регулярном пользовании этот яд может причинить большой вред, она отказалась бы от него давным-давно, — объяснил доктор. — Это была красивая женщина и она пользовалась всякими настойками из трав, которые стояли в ее комоде рядом с лосьонами и лекарствами. Я полагаю, что она в последнее время пила слишком много коньяка и, почувствовав себя плохо, захотела принять лекарство от головной боли. Тут-то она и перепутала флаконы, совершив роковую ошибку.

Эти доводы врача спасли Софи от могилы за чертой кладбища. Религия запрещала хоронить самоубийц рядом с добропорядочными христианами. Ее похоронили рядом с отцом. И имя Софи появилось на каменной плите, которую она сама установила на могиле обожаемого ею человека. Жан-Роберт очень переживал смерть матери. Майкл вспоминал вместе с сыном обо всем хорошем, чем запомнилась им Софи, и старался утешить его обещанием обязательно поехать в Сазерлей в ближайшее время. Однако Джулия написала ему, что в Чичестере несколько человек заболели чумой, и Майкл решил пока не рисковать.

Зимой чума резко пошла на убыль. Когда начались морозы и пошел снег, количество умирающих снизилось вдвое. Люди надеялись, что эпидемия скоро прекратится. Джулия беспокоилась об Уэббсах, а также об Абигейл и ее муже, которые, если только они выжили, безусловно захотят увидеть своего четырехмесячного сына.

Мальчик чувствовал себя прекрасно в Сазерлее, где Анна и Мэри, словно наседки, заботились о детях. Брату вышивальщицы — который не хотел раздеваться в присутствии женщин, — тоже жилось неплохо. Он нашел себе работу на ферме у пожилых людей, у которых сын погиб в битве при Нэсби. Они относились к парню из Лондона как к родному.

А вот отношения между Джулией и Адамом становились все напряженней. Он три раза за зиму совершил поездки в Оксфорд. Она бы хотела поехать с ним — навестить Фейт, а также Сюзанну с мужем в Блечингтоне. Но он не пригласил ее, а сама она не смела просить об этом, чтобы он не подумал, будто она хочет увидеться с Кристофером. Это обострило бы и так натянутые отношения между ними.

Кристофер был очень занят. Большинство членов Королевского научного общества переехали в Оксфорд, спасаясь от чумы; здесь их заседания продолжались. Кристофер часто бывал в Оксфорде, где строились его часовня и театр, который должен был открыться в присутствии короля через несколько месяцев.

У него имелись и другие задания на ближайшее будущее. Члены городского совета хотели, чтобы была построена новая ратуша, и обратились к широко известному архитектору Кристоферу Рену, но вскоре отвергли его план поместить над входом каменный навес, опасаясь, как бы тот не рухнул, придавив собой несчастных, оказавшихся под ним в роковую минуту.

— Но я уверяю вас, господа, — говорил им Кристофер, — что этот навес продержится на своем месте тысячу лет.

Однако, сколько он ни уверял их в этом, используя все свое красноречие, они не хотели понять его. Председатель прервал Кристофера:

— Мы хотели бы элегантный портик, доктор Рен.

Кристофер мог бы и обидеться. Разве его навес не отличается элегантностью и не гармонирует с остальным зданием? Все другие добавления вовсе необязательны. Но, когда он уже собрался было сложить свои бумаги и уйти, в нем проснулось чувство юмора. Не часто удавалось архитекторам вносить в свои работы элемент шутки. Но теперь у него появился шанс слегка посмеяться над своими критиками.

— Хорошо, господа.

— Вы сделаете колонны?

— Шести будет достаточно?