Итсасо Мадарьяга - Одинокие сердца

На несколько секунд воцарилось неловкое молчание, а затем с другого конца линии снова донесся голос Сэма:

— Я позвоню тебе на мобильный. Сейчас я пока не могу тебе ничего сказать.

Ну, хоть что-то. По крайней мере, он не ответил ей категорическим отказом.

Однако Сэм так и не позвонил. Уже ближе к вечеру Алисон села на станции Чаринг-Кросс на поезд и поехала домой. Придется ей поговорить с мужем как-нибудь потом.

Где-то уже за полночь Алисон услышала, как тихонько затарахтел моторчик, открывающий автоматические въездные ворота, и как затем зашуршал под автомобильными шинами гравий: Сэм приехал домой. Алисон, лежа в кровати на многочисленных подушках и подушечках и держа в руках книгу, стала внимательно прислушиваться к шагам мужа, уже вошедшего в дом. Вот он поднимается по ступенькам нетвердой походкой. Опять, видимо, пьяный. А чего еще от него можно ожидать?.. Открыв дверь спальни, Сэм пробормотал заплетающимся языком:

— Что? Мисс Красная Шапочка еще не спит? — Прислонившись к дверному косяку, он старался оставаться невозмутимым, но не сдержался и захохотал. Узел его галстука был ослаблен, а края рубашки вылезли из-за пояса. — Книгу-то ты держишь вверх ногами! — И Сэм снова захохотал, а затем закашлялся.

Алисон уже привыкла к подобным сценам и, более того, предвидела, что и сегодня появление мужа будет именно таким. У нее мелькнула мысль, что сейчас, пожалуй, не самый лучший момент для того, чтобы начинать разговор по поводу карточки. Однако в другом виде Сэм в рабочие дни практически не приходил, а в субботу и воскресенье их разговору могли помешать дети. Поэтому Алисон решила, что данный момент не хуже и не лучше любого другого.

— Ты в последнее время работаешь допоздна. Ты выглядишь усталым, — сказала она, подумав, что подобные разговоры следует начинать очень и очень вежливо. — Мне нужно, чтобы ты мне кое-что объяснил…

— Мне сейчас не до объяснений. Давай перенесем все объяснения на другой день, — проворчал Сэм, стаскивая с себя туфли, и вошел, шатаясь, в спальню.

— Сегодня мне в магазине сказали, что моя карточка не срабатывает. Пришлось вернуть купленный костюм и натерпеться при этом стыда.

Алисон старалась говорить не с упреком, а так, как будто она рассказывает о происшедшем с ней забавном случае.

— Бедняжка! — Сэм ехидно ухмыльнулся. — Мисс Красная Шапочка осталась без нарядов.

Разговаривая с женой, Сэм стаскивал с себя одежду и бросал ее куда попало.

Алисон, проигнорировав его последнюю реплику, продолжала:

— Я зашла в банк, чтобы выяснить, в чем дело, и…

— И тебе сказали, что твой муж ограничил размер суммы, которую ты можешь израсходовать со своей карточки за один день. Ну и что? Пятьсот фунтов в день тебе мало?

Тон Сэма постепенно становился раздраженным.

— Говори потише, ты разбудишь детей!

— К черту де… — Сэм с трудом заставил себя сдержаться, а затем — сердитым тоном — процедил сквозь зубы: — Может, ты объяснишь мне, на что ты умудряешься тратить тысячу двести фунтов в день?

Алисон почувствовала, что ей нужно направить разговор в другое русло, причем как можно скорее.

— Возможно, ты и прав…

— Возможно? — перебил ее Сэм.

— Сэм, солнышко, я обещаю тебе, что это больше не повторится. — Алисон пыталась взять ситуацию под контроль. Надо бы, конечно, скорчить недовольную мину, но ей не хотелось перегибать палку. — Иди сюда, я сделаю тебе массаж, а то ты выглядишь таким уставшим…

Сэм засмеялся и тяжело плюхнулся на кровать.

— Я не просто уставший, — пробормотал он, прижимаясь щекой к простыням. — Я еще и вдрызг пьяный.

Алисон и сама видела, что он пьян. Тоже новость! А когда он приходил домой трезвый? Алисон с тайным злорадством подумала, что ее муж катится вниз по наклонной плоскости навстречу своему краху. Сама она была женщиной холодной и бесстрастной и считала подобное — пагубное по отношению к самому себе — поведение проявлением слабости, — слабости мужчины, которому, чтобы ненадолго расслабиться и позабыть о своих проблемах, необходимо напиться. Алисон не могла испытывать к мужу ничего, кроме презрения. Интересно, а что заставляло Сэма доводить себя до такого состояния? Что вынуждало его вдаваться в крайности?.. Брезгливо поморщившись, Алисон начала ритмично массировать потные плечи супруга. Несколько минут спустя он захрапел. Алисон стянула с него брюки и небрежно прикрыла мужа одеялом. Затем она пошла в гостиную. Чего она не переносила — так это запаха кабака.

Одри и Виолетта стояли, опершись на перила, на парадной лестнице, построенной в эпоху Франциска I, и молча любовались замком Блуа. В его стенах когда-то плелись интриги. В результате одной из них по приказу Генриха III был убит герцог де Гиз, возглавлявший Католическую лигу. Одри и Виолетта уже осмотрели помещения замка и теперь, отдыхая, разглядывали его снаружи. Солнце в это время дня — почти полдень — светило вовсю, и каждый ощущал, что ему жарко и что время от времени дует — отнюдь не прохладный — ветерок.

— Я помню, как тетя Дженни возила меня в Лондон, — сказала Одри, глядя в сторону капеллы Святого Кале. — Мы все утро ходили по магазинам, а затем она вела меня в какой-нибудь шикарный ресторан, где официанты всегда одеты безупречно и обслуживают тебя так, как будто в этом заключается смысл всей их жизни. После обеда мы шли в музей или в какое-нибудь другое интересное место. Помню, как мы ходили в музей Виктории и Альберта и смотрели там на одежды прошлых веков. Меня очаровали платья восемнадцатого века — с множеством бантов, кружев и оборок.

— Ты всегда была любимицей тети, — ответила, улыбнувшись, Виолетта. — Она тебя обожала. Я уверена, что, когда ты окончила университет и устроилась на работу в галерею Тейт, она радовалась бы за тебя больше всех. Дженни ведь и сама хотела учиться в университете, но ей не позволили.

— Кто не позволил? — удивленно спросила Одри.

— Твой дедушка.

— Дедушка Теобальд?

Одри не поверила своим ушам.

— Да. Знаешь, мне было как-то грустно и неловко из-за того, что он относится к тебе как к любимой игрушке, а вот собственную дочь ценит не очень-то высоко.

— Дедушка не любил тетю Дженни?

— Я всего лишь сказала, что он не очень высоко ее ценил. Это не одно и то же.

— Я об этом ничего не знала, — печально сказала Одри, почему-то чувствуя себя виноватой.

— А ты и не могла этого знать. Когда твоя тетя умерла, ты была двенадцатилетним ребенком. Ты делала то, что тебе и надлежало делать, — играла во взрослую женщину, напяливая на себя одежду тети и матери.

— Да, — кивнула, улыбнувшись, Одри. — Я помню, что мне очень нравились туфли на высоких каблуках, шляпы, перчатки и дамские сумочки. Они казались мне просто верхом изысканности.