Итсасо Мадарьяга - Одинокие сердца

Они приехали в аббатство Сен-Бенуа-сюр-Луар — Святого Бенедикта на Луаре — и успели лишь быстренько осмотреть церковь до того, как монахи с бесстрастными и сосредоточенными лицами начали удивительно организованно подходить к алтарю и занимать возле него свои места. Они делали это так тихо, что казались со стороны не людьми, а духами, парящими над плитами и мозаичным полом. Виолетта и Одри поспешно уселись на ближайшую к ним скамью — у прохода, за отделяющими боковые нефы колоннами. С этого места они видели алтарь и певчих лишь частично, что вполне устраивало Виолетту, поскольку позволяло ей не обращать внимания на тех, кто поет, и сконцентрироваться на самом монотонном пении, которое напоминало поток воздуха, проникающий сюда сквозь стены и колонны и стелющийся вдоль внутренних поверхностей церкви, отчего к пению становились причастны все камни и плиты церкви.

Виолетта вскоре расслабилась: у нее появилось ощущение, словно она находится уже не в церкви, а где-то далеко-далеко. Ей казалось, что она вошла в очень просторную пустую комнату, в которой тишина отражается эхом от стен. Монашеское пение давало возможность почувствовать умиротворение и углубиться в себя, ощутить себя в полном и столь желанном для нее уединении — несмотря на то что рядом с ней сидела дочь. Виолетта заметила, что и Одри погружается в размышления и блуждает по извилистым тропинкам собственного внутреннего мира. Виолетта в возрасте дочери тоже часто чувствовала себя заблудившейся в лесу девочкой, хотя у нее тогда имелось гораздо больше хлопот, среди которых — необходимость заботиться о маленькой дочке (Сэм в то время уже не жил в «Виллоу-Хаусе», поскольку его отправили учиться в школу-интернат Святого Михаила). Виолетта помнила беспокойство, которое охватывало ее снова и снова и изводило до такой степени, что иногда, чтобы от него избавиться, ей нужно было куда-то убежать. Именно так она и поступила, уехав к сестре после перенесенной операции.

Те дни запомнились Виолетте как период, полный умиротворения, свежего воздуха, уединения и спокойствия. Шарлотта сразу же поняла, что ее сестре нужно, и не стала донимать ее вопросами и разговорами. Там, в доме Шарлотты, Виолетта восстановила свои силы и способность радоваться маленькой дочурке, далекой от того, что происходило с ее матерью. Виолетта помнила прогулки по тихим улочкам Кентербери, где ее никто не знал, помнила, как она вместе с сестрой посещала собор и прилегающие к нему сады, осматривала стены норманнского города и «Дейн Джон гарденс», бродила по руинам аббатства Святого Августина. Когда ей хотелось побыть одной, она усаживалась на берегу реки и что-нибудь читала, а маленькая Одри тем временем безмятежно спала в коляске или же на расстеленном на траве одеяльце. Те несколько недель были очень спокойным периодом в жизни Виолетты. Они с сестрой устраивали экскурсии по окрестностям и пикники. Виолетта вспоминала дувший в Бродстерсе и Дувре легкий морской ветерок, неторопливые прогулки по городку Танбридж-Уэлс, чаепитие в торговых рядах и экскурсии по близлежащим холмам с коротенькими посиделками возле старинного знака, указывавшего дорогу паломникам. Она вспоминала гибкую траву, которую прижимал к земле ласкавший склоны холмов ветер, теплые лучи солнца, лепет маленькой Одри в ответ на сюсюканье матери и тети, не упускавших ни малейшей возможности приласкать малышку. Это были беззаботные дни — без объяснений, без оправданий, без вопросов. Они вдвоем с сестрой просто жили себе в удовольствие день за днем, осознавая при этом, что рано или поздно придется вернуться к обыденной, рутинной жизни, что они сейчас устроили себе своего рода отпуск, каникулы, позволяющие им набраться сил для дальнейшей борьбы за существование, и что эти несколько недель они, в общем-то, сами у себя украли…

Виолетта решила, что, возвратившись домой, позвонит сестре и пригласит ее провести несколько дней в «Винди-Коттедже». Последний раз они виделись еще на похоронах Сэмюеля. Просто удивительно, как люди умудряются не находить времени для того, что для них, в общем-то, важно. Виолетта не могла ответить самой себе, что же ей так долго мешало встретиться со старшей сестрой.

Шарлотта всегда отличалась большой самостоятельностью и стремлением к независимости. Она ушла из дому, чтобы — против воли своих родителей — выйти замуж за портного-ирландца. Впрочем, родители ее вскоре простили и их отношения наладились. Шон О’Брейди приехал в Англию из Ирландии с твердым намерением сколотить состояние, однако дожить до осуществления своей мечты ему не удалось. Когда он женился на Шарлотте, у него уже имелось недавно открытое ателье. Принимать заказы он усадил в передней свою новоиспеченную — и горячо любимую — супругу, а сам разместился в подсобном помещении, которое он называл «мастерской» и в котором с утра до вечера шил костюмы и рубашки. Это были тяжелые времена, потому что Шону приходилось очень много работать, чтобы заплатить за аренду помещения, да еще и что-нибудь заработать для своей семьи. Жили супруги на втором этаже того же домика — в одной-единственной комнате, служившей им одновременно и спальней, и гостиной, и кухней. Там же лежали рулоны тканей, для которых не хватило места в мастерской, и стоял то один, то другой манекен без головы и ног, на который Шон примерял очередной изготавливаемый им пиджак. Вот так — в неустанной работе бок о бок — прошли первые два года счастливой семейной жизни, причем Шарлотта не очень-то интересовалась тем, сколько же денег они с Шоном уже накопили. Как-то майским утром, передав очередному клиенту заказанную им партию рубашек, Шарлотта вдруг подумала о том, что у них с мужем почему-то до сих пор нет детей. Эта мысль поразила ее — как будто она никогда раньше об этом не задумывалась — и стала мучить, словно болезненный волдырь. Тогда Шарлотта без долгих раздумий позвонила врачу и записалась на следующую неделю на прием. Для нее было очевидно, что происходит что-то неладное, потому что они с Шоном никогда не предохранялись от зачатия. Медицинское обследование показало, что нет никаких оснований считать ее бесплодной, однако это известие не только не успокоило ее, но, наоборот, очень сильно встревожило. Шарлотта решила ничего не говорить мужу, который был настолько завален работой, что ему даже пришлось подыскать себе подмастерье.

Шли годы, а детей у Шарлотты и Шона все не было, и женщина в конце концов решила о них больше не думать. Шон никогда не заговаривал с ней на эту тему и не выражал удивления. Он, по-видимому, безропотно подчинился судьбе — «воле Божьей», — опасаясь, как бы Всевышний не счел его неблагодарным и как бы от гнева Господнего не пострадал его бизнес. Несмотря на то что ателье за пять лет своего существования принесло немало прибыли, Шон работал так же много, как и в те времена, когда они с супругой едва сводили концы с концами.