Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

И легко, несмотря на необъятную полноту, бежит за стойку и, порывшись в недрах, возвращается с фотографией Дональда — улыбка во весь формат, только фрагмент ковбойской шляпы торчит.

— Боже, сколько у него зубов! И все свои, — позавидовала Соня.

Лосева ласково целует фотографию:

— Донечка…

На оборотной стороне портрета русские каракули: «Дорогой Лосева! Я тебя хотеть увидеть и помнить. Я учить русский язык. Меня зовут Дональд. Я живу в США. Я вернусь к тебе. Твой котлет есть вкусный. Твой друг Дональд».

— Трогательно, — замечает Юля.

— Молодец. Орел! — хвалит Соня.

— Вернется, жить будет у Лосевой, — пророчит Нонна.

— А я не против, — говорит Лосева так, что после этого хочется помолчать.

Они и помолчали, думая каждая о своем. Однако Нонка продолжала приставать:

— Девочки, с книгой надо что-то решать.

— А давайте ее схороним до лучших времен, — неожиданно предложила Юля.

Соня смотрела на них, как на малых детей.

— Взрослые женщины. О вас в газетах пишут…

— Схоронить? — заинтересовалась Нонна. — Это мысль. Вечером.

Соня устала с ними бороться:

— Ладно, вечером.

— Идет!

Вот все и сложилось. Сонина баня превратилась в ту самую курочку, о которой говорил когда-то мудрый Лейба. Клевала, клевала по зернышку, растолстела и вот теперь несет небольшие, но драгоценные яйца. Слева магазин «Инфернал». Справа за застекленной витриной новая вывеска — «Красный день календаря». И большой плакат, исполненный в манере дидактической советской графики, — счастливая девушка, дородная телом, с косами и бантами, правой рукой отрывает с календаря, висящего на стене, листочек с красным числом, левою же любовно прижимает к груди пакет, в котором безошибочно можно опознать гигиенические прокладки. В магазине продают именно их. Со всего света, разных форм, толщины, цвета и запаха. Где, как не в бане, потерять стыд и торговать этим, исключительно женским предметом.

Молодая женщина внимательно разглядывает содержимое прилавков и говорит улыбчивой, средних лет продавщице:

— У вас большой выбор и цены невысокие.

— Обратите внимание, у нас много сопутствующих товаров — большой выбор трав, гомеопатические средства на все женские случаи.

В магазин один за другим входят двое немолодых мужчин, разрушая миф о чисто женском назначении магазина. Обычно мужчины с неохотой заходят в подобные заведения. Но где, как не в бане, пренебречь привычной скованностью и купить нужную тебе вещь — торговля в бане, где нагота естественна и не возбуждает, облегчает задачу. Один из них дебютант в этом деле. Он стесняется и, наклонившись к продавщице, шепчет:

— Одну упаковку прокладок… Каких, забыл…

— Поздравляю! — кричит второй, который давно уже справился с неловкостью. — Тоже рыбак?

— Нет, меня дочь послала.

— А, прости, отец. Не смущайся. Дело житейское. Я вот заядлый.

— Сейчас. У меня на бумажке записано. Она говорит, что только у вас есть то, что ей надо.

Старик вытряхивает карманы, а продавщица успокаивает:

— Вы не торопитесь. Если только у нас, значит, никуда не денутся.

В магазин заходит Соня.

— Здравствуйте, Софья Викторовна.

— Здрасьте. — Софья Викторовна широко улыбается и, заметив рыбака, пожимает ему руку. — А вот и наш постоянный клиент-оптовик. Зачем пожаловали?

— Мне опять ящик прокладок. Самых толстых. Ультра плюс. Мы с ребятами на неделю на озера поедем.

Старик нашел наконец дочкину записку и подошел.

— А зачем прокладки? — спросил он у рыбака.

— Как зачем? В сапоги кладем, чтобы ноги не потели и не мерзли.

— Голь на выдумки хитра. — Соня водружает на прилавок большую коробку и говорит продавщице: — Вот привезла вам попробовать новый чай от головной боли. Добруша ездил в Марокко, нашел нечто особенное. Поставим, посмотрим, как покупать будут.

— Хорошо будут покупать. Предыдущий разошелся за неделю. К нам со всего города женщины едут за чаем. За всем едут. У нас все есть.

— Спасибо.

— Это вам спасибо. Чудесный магазин, работать с вами одно удовольствие.

Соня благодарно кивает.

— Это Добруше спасибо.

— А как поживает господин Добруша?

— Хорошо поживает. Я еще зайду. Пойду, проведаю Лейбу.

И если что-то в этом мире менялось, то в конторке Лейбы Ароновича все было как прежде. Правда, появился компьютер, покрытый кружевной салфеточкой, да на стене большой портрет Сони — а-ля нэпманша двадцатых годов.

— Здравствуйте, Лейба Аронович, — обнимает она старика. — А это что? Кто это?

Она удивленно разглядывает портрет.

— Это ты, моя девочка. Это ты приподнялась и купила Лейбе компьютер. Раньше Лейба разгадывал кроссворды, а теперь, цыпа моя, я рисую. Я взял фотографию моей мамочки, светлая ей память — святая была женщина. Она пережила петлюровские погромы, репрессии, космополитов — и, заметьте, Сонечка, она не знала ни одного слова матом и говорила очень тихо. Звали ее Эсфирь Марковна — свя…

— Лейба, вы бредите? Чья мама?

— Я отсканировал мамину фотографию и твое, Сонечка, фото с водительских прав. И получился в результате этот необычайной красоты образчик искусства.

— В изобретательности вам не отказать. Ну, а как… дела?

Лейба Аронович деловито засопел:

— Наверное, ты хочешь спросить-таки, сколько денег? И я отвечу тебе, дорогая. Денег много и будет еще больше. Хочешь сейчас или пусть полежат?

— Пусть полежат. У меня сегодня дело государственной важности.

Вот оно и свершилось. Вот она и дождалась. Никто не верил, только она знала наверняка. Так будет. Федор вернется, будет и целовать, и говорить, и обманывать. А она будет верить. Отдаваться и верить. Верить, пока отдается, в то, что все еще возможно. Ночь была бурной, утро поздним. Раскаявшийся изменщик Федя ушел в дуги, а Нонна, завернувшись в махровый халат, расхаживает по комнатам люкса и разглядывает его вещи, брошенные повсюду. Как всегда, Федор разбросал одежду и книги, контейнер для линз и музыкальные диски. Ничего не изменилось. Нонна берет его свитер и нюхает. Годами она помнила его запах, от которого приятно ныло сердце и тепло разливалось по телу.

Вернулся Федя. Бедра обмотаны полотенцем, по груди стекают капли воды.

— Что ты делаешь? — улыбнулся он.

Что она делает? Действительно, что она здесь делает?

— Ничего не чувствую, — отозвалась Нонна.

— Нос заложило?

— Типа того…

Она аккуратно складывает свитер и кладет его на стул. Федор подходит к жене и обнимает.

— Я скучал.

— Да?

— Я твое тело помню так… — он осторожно касается ее щеки. — Под пальцами.

— Да?

— Надо что-то решать.

— Да…

Он прав. Надо что-то решать.

— Да, да, да, — выдыхает ей в шею Федя.