Тереза Ревэй - Время расставания

Камилла резко вскинула голову. На ее виске билась голубоватая жилка.

— Откуда ты узнала? Кто тебе сказал?

— Максанс.

— Ну да, конечно! — саркастически усмехнулась мадемуазель Фонтеруа. — Меж вами нет секретов, полное согласие! Вы всегда все друг другу рассказываете.

— Я долго скрывала от него, кто его настоящий отец. Он долго не говорил мне, что знает это. Но твой брат более снисходительный, чем ты.

— У тебя всегда найдется для него оправдание. Для меня — никогда!

Валентина страдала, глядя на то, как ее дочь съежилась на диване, раздавленная болью и гневом. Мадам Фонтеруа надо было так много сказать Камилле, но за несколько минут невозможно вычеркнуть долгие годы непонимания. И сейчас, впервые в жизни, Валентина должна была думать не о себе, а о Камилле.

— Однажды я постараюсь все тебе объяснить. Это имеет очень глубокие корни и, вероятно, связано с моей матерью, которую я никогда не знала, потому что она умерла в момент моего рождения.

Смущенная женщина покрутила обручальное кольцо на пальце и собралась с силами, чтобы продолжить.

— Маленькой девочкой ты совсем не походила на того ребенка, которого я себе навоображала! Я была такой юной. И такой эгоистичной. А еще несчастной. Порой я бывала несправедлива к тебе, и сегодня я это признаю. Ты была моей дочерью, но всегда оставалась такой чужой. Я не понимала тебя. По правде говоря, я просто боялась тебя… В то время у меня не хватило терпения, чтобы попытаться понять тебя, узнать получше. В этом моя ошибка. И я сожалею о ней.

Камилле было холодно. Она старалась не смотреть на мать, потому что ощущала себя слишком хрупкой и уязвимой. Она не желала ее слушать. Ее глаза горели, ей хотелось расплакаться, но она не могла доставить матери подобного удовольствия. Да и вообще, остались ли у нее слезы? Эти неприятные минуты пройдут, забудутся, как сон. Но если мать опять откроет ей свои объятия, это будет слишком тяжело. Придется все переосмысливать, согласиться с тем, что вся построенная ею жизнь имеет один существенный недостаток. Недостаток любви.

Голос Валентины заставлял Камиллу задыхаться.

— Не все потеряно, Камилла. Ты должна поехать к нему. Даже если тебя ждет поражение, ты все равно должна найти время и поехать.

«Время! — насмешливо повторила про себя Камилла. — А вот времени у меня и нет… Дом нуждается во мне… Я не могу его оставить…»

— Нет незаменимых людей, — продолжала Валентина, будто прочитав мысли дочери. — Послушай меня, ты всегда была предана этому Дому, ты все отдала ему: свою любовь, свою энергию… Но ведь существуешь и ты сама! Не лишай себя возможности быть счастливой. Не кутайся в это одиночество. Ты должна вспомнить о той юной девочке, которая всегда была готова бороться за свою любовь. Я восхищалась ею, хотя в ту пору не знала, как выразить свое восхищение. Сегодня ты должна сражаться ради нее… Она достойна счастья… Я прошу тебя, Камилла, не предавай ее, как предала я!

«Спокойно, спокойно. Неужели она никогда не перестанет причинять мне боль?» — спросила себя Камилла, сжав кулаки.

— Твой отец… Я так и не нашла сил сказать, какие чувства к нему испытываю. А ведь он страдал, я в этом уверена. И ему не хватало не твоего дяди Леона, ему всегда не хватало меня. Я поняла, как сильно люблю Андре, лишь когда его не стало. Я не позволю тебе допустить ту же ошибку. Поверь мне, Камилла, настало время разыскать мужчину, которого ты любишь.

Камилла подняла на Валентину глаза, внимательно посмотрела на нее. Никогда раньше она не видела этого света, этой нежности, и в ту же секунду женщина ощутила, что вновь может дышать. Постепенно, глядя в эти спокойные, сияющие глаза, Камилла обрела новую веру. Все стало ясным и простым, она снова поверила в будущее. Мадемуазель Фонтеруа поняла, что все эти годы требовала от матери невозможной любви. Между ними существовало нечто иное: уважение, восхищение, нежность, которые она не смогла разглядеть. А ведь это не так мало! Она перестала дрожать и почувствовала силу в руках. Она больше не была маленькой девочкой, живущей надеждой, что мать обнажит перед ней душу, она стала взрослой женщиной, которая пережила бури и которой теперь просто надо было набраться сил, чтобы продолжить свой путь. И эти силы ей дарила мать.

— А если он уже устроил свою жизнь? — спросила Камилла срывающимся голосом. — Скорее всего, уже слишком поздно что-либо предпринимать.

— Мы этого не знаем, дорогая, но тебе следует рискнуть, — заключила Валентина.

Мадам Фонтеруа улыбнулась.

— Я не удивлюсь, если узнаю, что он все еще ждет тебя. Ты не из тех женщин, о которых можно забыть, если уж они вошли в твою жизнь.

Черный «ситроен» остановился перед входом в Дом Фонтеруа. Портье поспешил открыть дверцу. Валентина вышла из машины и подняла голову, чтобы взглянуть на фасад здания. Витрины сияли в июньском солнце.

На женщине был красный костюм от Шанель, остроносые туфли на высоких каблуках и любимое жемчужное колье. Она решительным шагом направилась к стеклянной двери, которая распахнулась, пропуская ее. В зале молоденькие продавщицы застыли за прилавками, глядя, как проходит мадам Фонтеруа.

Ей предложили вызвать лифт, но Валентина не захотела воспользоваться им и направилась к лестнице.

Оказавшись в «галерее предков», она медленно двинулась по красному ковру. Женщина впервые так внимательно рассматривала портреты предков ее дочери, и нашла, что большей частью они скучны. Ее взгляд остановился на свекре. Огюстен воинственно свел брови; все тот же неистовый взор, который был ей знаком, когда она еще была юной невестой. Напротив проказливо улыбался Леон. Он сыграл с этими старыми занудами весьма забавную шутку! Валентина надеялась, что он был счастлив, живя на краю света. «Если бы я была моложе, обязательно навестила бы его», — подумала Валентина, представив, как был бы потрясен Александр, если бы она сообщила ему, что собирается сесть на Транссибирский экспресс, чтобы отправиться на встречу с братом мужа. Максанс унаследовал от дяди этот его авантюризм. Ему все-таки удалось вывезти Соню Крюгер из Восточной Германии, и Валентина приютила девушку у себя на авеню Мессин.

Затем мадам Фонтеруа остановилась перед портретом Андре. Он нежно и терпеливо смотрел на жену. Однажды этот помпезный коридор со стенами, обтянутыми красным бархатом, украсит и изображение ее дочери. Камилла станет первой женщиной, которая займет достойное место в этой галерее Фонтеруа. Внезапно Валентина ощутила гордость за свою дочь.

Дверь открылась.

— Добрый день, мадам, — поздоровалась секретарша Камиллы. — Месье ждут вас.

Валентина улыбнулась Эвелине и вслед за ней вошла в большой зал заседаний административного совета. Как сначала показалось Валентине, у стола из красного дерева сгрудились строгие темные костюмы, которые оттеняли рубашки безупречной белизны. Женщина приблизилась к креслу, которое сначала занимал Андре, а затем Камилла, и положила руки на его спинку.