Пол Райзин - Водка + мартини

— Так почему он не сходит в церковь? Тогда может избежать… дурной славы, огласки.

— Он говорит, что не верит в Бога. Он говорит, что после того, что он видел, всякий перестанет верить в Бога.

Через открытую дверь ванной видно, как по беззвучному телевизору показывают «Колесо фортуны». До меня вдруг доходит, как все-таки велика, поистине огромна энергия нью-йоркского уличного транспорта, непрерывное жужжание которого заглушается двойным оконным стеклом до некоего едва слышного фона. Я вижу самого себя как бы из далекого далека, где-то на уровне двенадцатого этажа, повисшим между небом и землей участником немыслимой сюрреалистической дискуссии о добре и зле, раскаянии и бытии Божием. Легкая тошнота подступает к горлу. Мне снова дико хочется сжать руку Ясмин. Даже ее простое прикосновение могло бы сейчас помочь.

— Извините, я, возможно, не совсем понял одну деталь. Как вам-то удалось об этом узнать?.. Ведь это довольно замкнутый круг людей, если, конечно, вы считаете этот вопрос уместным.

— Вы имеете в виду женщину, землячку Вальдзнея? Она сболтнула своей партнерше по бриджу. А та рассказала мне.

Повисло молчание.

— Извините, надеюсь, вы меня правильно поймете, но партнерша по бриджу, она-то кто? Ваш друг? Простите, я просто пытаюсь восстановить цепочку, так сказать…

Прозвучало высокомерно или мне показалось? Молчание на другом конце провода длится гораздо дольше.

— Партнерша по бриджу — моя бабушка.

Его бабушка? Он узнал всю эту историю от собственной бабушки?

— Майкл, я должен предупредить, наши конкуренты тоже зашевелились, и мы это чувствуем.

— Какие конкуренты?

— Местные газеты, телевидение. Они его еще не обнаружили, но идут по следу. Тут тоже любят подобные истории про нехороших дядь.

— О господи. — Звучит немного жалобно, поэтому я добавляю: — Разве нельзя придумать… как защитить его от них?

— Я еду в Куинс прямо сейчас. Будем надеяться, он подпишет договор. Более подробно мы все обсудим завтра вечером. Я подготовлю его к встрече с вами на следующий день. После этого я найму людей, которые помогут вам взять у него интервью в любое удобное для вас время. Как вы к этому относитесь?

Я отношусь к этому прекрасно. Потому что это означает, что я могу резвиться в Этом Городе, Который Никогда Не Спит, целых двадцать четыре часа до того, как мне придется еще раз подумать об этом в высшей степени сомнительном нацисте. А с кем резвиться, хорошо известно.

Итак, через десять минут в гостиничном баре Ясмин легко вспархивает на табуретку рядом со мной. Она переоделась: на ней теперь что-то облегающее и шикарное. Там, где раньше ничего не брякало, теперь брякает пара серег. Духи благоухают. А перед нами красуется пара чудесных бокалов с классическим коктейлем: водка с мартини.

— Как себя чувствуешь после полета?

— Прекрасно. А ты?

— Нормально. Наверно, биологические часы успели приспособиться к местному времени.

— Ну и что ты собираешься делать? — задаю я вопрос.

— О-о-о. Самое время выпить, вот что я думаю.

Мы чокаемся. И с первым холодным глотком коктейля в мою голову врываются звуки оркестра Фрэнка Синатры с его песенкой «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Да-да, да-да-да, да-да, да-да-да.

Спокойно, Майкл, не гони лошадей. Как советует Фрэнк в другой своей знаменитой песенке, давай-ка смотреть на вещи по-доброму и проще.

— Наверное, чепуха все это на постном масле, как ты думаешь?

Ясмин прикуривает «Кэмел» и обдумывает свой ответ. Мы оба слегка ослабели, но все еще держимся на плаву благодаря неумолкаемому гулу города плюс серьезной поддержке табака и напитков. Мы побродили по центру как во сне, впитывая в себя ночной Нью-Йорк и в то же время стараясь не переборщить. Теперь смотрим вверх и видим Эмпайр-Стейт-билдинг, парящий над нами, его верхние этажи пурпурного цвета, освещенные прожектором, и самую верхушку здания, которая живописно теряется в брюхе нависшего облака; банально, конечно, но вместе с тем по-настоящему трогательно. Таймс-сквер, впрочем, не представляет ничего особенного, кроме обычной в своей нелепости неоновой ловушки для туристов, так что мы проскакиваем это место в такси, направляясь в сторону Ист-Виллидж: Ясмин авторитетно заявляет, что там круче. И теперь мы сидим на раздолбанном диване в каком-то зальчике, где играют хипповскую музыку, где молодой человек с котелком на голове и козлиной бородкой кривляется перед группой из трех музыкантов и лабает что-то, до боли напоминающее Боба Дилана. Причем до такой боли, что мне так и кажется: сейчас он возьмет и прямо заявит, мол, не буду больше работать на ферме у Мэгги и все тут.

— Почему чепуха? — Ее сонное лицо сейчас особенно красиво.

— Да потому, что люди, за плечами которых маячат зверства военного времени, обычно не выдают своих секретов. Наоборот, они делают все, что можно, чтобы унести тайну с собой в могилу. А тут явно какая-то фальшивка. Или прямое жульничество. Не похоже это на правду. Я тебе говорю, Каррутес… — и тут я перехожу на свой замечательный шпионский акцент, позаимствованный у Алека Гиннеса, — эта сомнительная байка серьезно попахивает тухлятиной.

Ясмин смеется. И не в первый раз за вечер я размышляю о том, как станет вытанцовываться у нас эта ночь. Ясно одно: любая попытка ускорить события ни к чему не приведет. Что бы ни случилось, должно случиться… само собой.

— Ты звонила Нику?

Зачем я спросил? Ведь тут нет ничего похожего на мне хочется знать .

— Да, но его не было дома. А ты — Хилари?

— Нет. По-моему, сегодня у нее курсы быстрого чтения. Может, завтра позвоню.

Ну и мудак же ты, Роу, думаю я про себя. Что за бессмысленный, бесплодный… крайне ретрогрессивный разговорчик ты затеял. Нам полагается вести себя прилично и позабыть сейчас про всяких там Ников и Хилари. Нам полагается все больше сближаться, скреплять наши узы в свете этой экзотической загранкомандировки. Позволить этому странному, этому волнующему воображение городу испытать на нас свои чары. Или хотя бы приблизиться к моменту, когда она сливается с пленившим ее. А именно со мной.

— Ты знаешь какие-нибудь фокусы? — спрашиваю я, отчаянно желая сменить тему. — Я показал тебе лучшее, что умею.

— Да. У тебя найдется шелковый носовой платок? — с готовностью отвечает она. — Да и простой сойдет. Пожалуй, пойдет и старая тряпка.

Мужчины вообще-то не носят с собой старых тряпок, а вот женщины, как подсказывает мне мой опыт, без тряпок ни шагу. Я запускаю в карман пиджака руку и выуживаю огромный синий мужской носовой платок. К счастью, он выглядит не очень позорно.

Она осторожно берет его за краешек — трудно сначала сказать, противно ли ей или это специальный такой цирковой приемчик, — и наматывает на крепко сжатый кулачок. Большим пальцем правой руки — вы следите? — она проделывает ямку, углубление в кулачке левой между указательным и большим пальцами. На лице выражение таинственности. Обожаю всякие такие штуки. Я очарован, я в полном восторге.