Олег Кудрин - Кармелита. Счастье цыганки

Впрочем, что об этом говорить, если грамотный юрист Форс все равно ничего этого не знал, не слышал.

Рубина пришла в конторку к своему Паше. Она любила смотреть, как он работает. А кроме того, обед принесла. Но Паша только кивнул ей головой и куда-то умчался по срочному делу. Да уж, лучшего директора для автосервиса можно и не искать. За год Пал Палыч довел до ума весь комплекс. И ремонтную часть, и заправку, и кафешку с магазином. Вот уж теперь все это наконец-то приносило Астахову такую прибыль, на какую изначально он и рассчитывал.

Пока Паша где-то бегал, Рубина разложила карты. Ничего хорошего они ей не говорили. Когда Палыч вернулся в контору, Рубина посмотрела на него тревожным и даже испуганным взглядом.

— Ну что такое? У тебя опять такая боль в глазах. Разве Люцита не сумела тебя успокоить? Она ведь уверена, что Кармелита жива.

— Да, жива, но карты говорят, что ей угрожает опасность. Кто знает, может быть, она всего лишь пока жива?! — сказала гадальщица и сама испугалась своих слов.

— Рубинушка, но разве можно доверять картам в таком деле? И так изводить себя из-за этого?

— Не только в картах дело. Я и сердцем беду чувствую. И Люцита тоже.

Палыч присел за стол.

— Волнуюсь я. Ты бы… поберегла свое сердце. Скажи, что я могу сделать, чтобы успокоить тебя?

— Паша, как я жалею, что потеряла дар шувани. Сейчас бы он мне помог.

Он посмотрел на нее строго, как врач:

— Ты не должна так нервничать. Пожалей свое сердце. Оно ведь уже немолодое.

— Нет, Паша. Нет, я не смогу успокоиться пока не увижу Кармелиту и Миро. Что-то недоброе с ними творится. Ой, недоброе. Я несколько раз карты раскладывала. И ни разу они хорошо не сложились. А в последний раз…

— Что? Не держи в себе, скажи мне.

— В последний раз они намекнули, что угроза есть не только для Кармелиты и Миро, который с ней рядом, но и для отца нашей девочки.

— Для какого отца? Для Баро или для Астахова?

— Вот этого карты не сказали.

Антон вышел из котельной. Решил прогуляться вокруг гостиницы, к которой он теперь относился, как к живому существу. И, пожалуй, даже близкому человеку, родственнику. Чтобы настроение стало получше, купил бутылочку безалкогольного пива и присел отдохнуть в сквере.

Увидел, как из дверей гостиницы вышла мама, сразу насторожился. Потому что вид у нее был… Как бы это сказать — слишком деловой, что ли. А все мамины дела в последнее время оборачивались злодействами. Неужели так будет и на этот раз? Антон решил проследить за Тамарой. Она была так сосредоточена, замкнута в себе, что совершенно не замечала слежки. И вот наступил момент, когда Антон понял, что мать идет домой. Точнее, в тот дом, в котором раньше они жили все вместе. А теперь там остался один Астахов.

Что она здесь забыла? Антон пробрался в дом вслед за матерью. По шуму, производимому ею, понял, что она прошла на кухню, и поспешил туда же. Когда Антон вошел на кухню, Тамара уже стояла лицом к нему с неестественной улыбкой:

— Сынок, ты здесь? Надо же, какая приятная встреча! И чтоб так, не сговариваясь, вернуться в наш старый дом…

Антон совсем не слушал ее, потому что уже понимал, что слова, сказанные ею, ничего не значат. Нужно смотреть по делам.

На столе лежит сумочка, она раскрыта. Значит, мама принесла что-то с собой. А что тут, на кухне, не так? Антон осмотрел кухню и понял, что кувшин. Любимый отцовский кувшин. Его место — там, в углу, за микроволновкой. А он сейчас стоит на столе. Почему? Ведь мать никогда не любила чистую, кипяченую воду. Всегда предпочитала кофе. Или соки. И почему она так неестественно улыбается?

Боже мой! Отцовский кувшин… Открытая сумочка… Неужели она принесла с собой яд, чтобы отравить Астахова?! Невероятное предположение… Но что, если оно правильное?

Недолго думая, Антон взял кувшин за ручку и протянул его Тамаре, так что она должна была взять его обеими руками.

— На, пей, мамочка. Ты ведь так торопилась… Наверно, с дороги с удовольствием выпьешь чистой водички?

Растерявшись, Тамара ничего не смогла сказать.

— Пей! — повторил Антон.

— Спасибо, не хочу, — выдавила из себя она.

— Тогда, дай мне! — сын выхватил кувшин из ее рук. — Мама, что, черт возьми, происходит. Ты вот так просто, как здрасьте, пришла, чтобы отравить Астахова?

— Он заслужил это!

— Неужели это все из-за денег? А? Неужели? Мам, остановись, пока не поздно.

— Поздно.

— Понятно. Ты думаешь, что вы с Игорем убили Кармелиту. Нет. Это не так. Кармелита жива. Я ее спас. Я вытащил Кармелиту из огня.

— Герой!..

— Не нужно иронизировать. Она — человек, и никто не вправе лишать ее жизни.

Тамара рассмеялась, с надрывом, по-мхатовски.

— Раньше ты так трепетно не относился к человеческой жизни. Помнишь, когда ты умолял меня убить своего ребенка? Тебе было плевать и на то, что Светка может пострадать. А ведь я тебе говорила. Я тебя упрашивала…

Антон потемнел лицом.

— Спасибо, что напомнила. Да, это было. Но ведь я сумел в конце концов остановиться. И ты тоже… Мама, остановись! Пообещай мне, что больше не тронешь Кармелиту. И отца тоже.

— Он тебе не отец. Твой отец — Игорь!

— Нет, мама, мой отец — Астахов. Я это понял давно. И навсегда! Никакого другого отца я не знаю. И не признаю. Мама, обещай, что ты прекратишь все эти темные делишки.

— А если я не стану обещать, что ты мне сделаешь? Что?

Антон не ответил, потому что и сам задумался, а что он может сделать матери. Она же, почувствовав его нерешительность, продолжила:

— Стой, погоди… Я попытаюсь догадаться. Ты сдашь меня милиции. Сдашь вместе с этим отравленным кувшином, на котором мои отпечатки пальцев… Что ж! Попробуй! Но учти, это очень сложно — сдать мать. Ведь я люблю тебя. — Тамара пошла к выходу.

— Мама, остановись! — умоляющим голосом крикнул он.

Она замерла на мгновение у двери. Потом резко бросила:

— Нам больше не о чем разговаривать, — и ушла.

Антон посмотрел на графин с отравленной водой. Что делать? Нужно принимать решение. Но какое?

Так, в нерешительности, он простоял минут пять. Потом тряхнул головой, как будто сбрасывая какое-то наваждение, и вышел, прихватив с собой кувшин.

Олеся умерла? Нет, этого не может быть, в это нельзя поверить. Наверное, произошла какая-то ошибка. Вот сейчас она выйдет из-за угла навстречу, и все. Пройдет этот дурной сон, который начался там, в милиции…

До сих пор Астахову наибольшим горем казались ссоры с Олесей, в последнее время участившиеся. Он был уверен, что ничего хуже быть не может. Оказалось, может — это ее смерть.

Николай Андреевич присел на скамейку, постарался вспомнить, когда между ними впервые пробежала искорка, та самая, которая потом оборачивается любовью. Он прикрыл глаза. И воспоминание всплыло само собой.