Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

— Здесь, в Англии, никто не сомневается в том, что это — самоубийство. Принимая во внимание информацию, полученную от голландской полиции…

— Ты летал в Голландию?

— Да — вместе с Грейс. — Мы… доставили его домой. Девятого состоялись похороны.

— Как она?

— Сейчас уже лучше.

— А Пегги?

— Посещает школу. Это было ужасное время для всех нас, — он с досадой покосился на меня. Я был младшим из братьев, и во всех тяжелых ситуациях основное бремя несли другие члены семьи. — Твоя помощь пришлась бы кстати. Хотя, разумеется, и сейчас еще хватает забот.

— Вопросов тоже, — я поднялся с кресла. Невозможно было спокойно сидеть и нейтральным тоном разглагольствовать о случившемся.

— Скорее всего, на большинство из них мы никогда не получим ответа.

— Он не был болен?

— Незадолго до отъезда с Явы его потрепала малярия, но в легкой форме. Он садился в самолет здоровым человеком.

Я словно размышлял вслух:

— Но это же совершенно лишено смысла. Кто угодно, только не Гревил. Я получил последнее письмо от него два месяца назад, в нем не было ровным счетом ничего особенного.

— ”Кто угодно, только не Гревил”,— повторил Арнольд, вставая и затем садясь на краешек стола. — Когда я впервые услышал эту новость, то подумал то же самое — и точно такими же словами. ”Кто угодно, только не Гревил”. Странно, да?

— Тем, кто его знал, ничего другого и не могло прийти в голову.

После непродолжительной паузы Арнольд сказал, тщательно подбирая слова:

— Конечно, нельзя не учитывать тот факт, что такие блестящие, талантливые молодые люди, как Гревил, как правило, испытывают на себе гораздо большие нагрузки, чем мы, простые смертные. Так было с отцом…

Не очень-то утешительное объяснение. Я сразу же отбросил его. Необходимо, подумал я, чтобы все мы его отбросили.

— Гревил был уравновешенным человеком. Самым здравомыслящим из нас троих.

Арнольд высморкался, поднял голову и взглянул на меня поверх платка. Знакомый, немигающий взгляд.

— К сожалению, Филип, факты входят в противоречие с этой теорией. По-видимому, его состояние было не столь благополучным, как мы думали. Долгое время болел его ассистент. Ты же знаешь, Гревил и так не щадил себя на работе. Должно быть, сказалось переутомление…

Я недоверчиво воззрился на него.

— Почему вы исключаете несчастный случай? Он мог поскользнуться в темноте…

— Понимаешь… имеются свидетели. Одна женщина видела, как он бросился с парапета. В ходе следствия она немного изменила свои первоначальные показания: мол, возможно, он и вправду оступился… но и слепой заметил бы, что она сама этому не верит. И потом, то злосчастное письмо, которое нашли у него в кармане пиджака. Оно-то и дало возможность поставить точку над ”i”.

— Его предсмертное письмо?

— Нет. Записка от женщины, в которой она ставила его в известность, что между ними все кончено.

Арнольд спрятал платок обратно в карман. Не знаю, что отразилось в эту минуту у меня на лице, но я не поверил.

— Грейс знает?

— Пришлось сказать. Это не попало в газеты. Голландские власти были исключительно корректны. Предоставили в наше распоряжение всю имеющуюся у них информацию. Гревил пользовался их особым расположением: не только за вклад в археологическую науку, но и в знак признательности за услуги, оказанные им во время войны членам королевской семьи. Как раз в тот вечер он должен был ужинать с графом Луи Иоахимом.

— Этого я тем более не могу переварить.

— Филип, нам все-таки не уйти от фактов.

— Но он, несомненно, был счастлив в браке с Грейс. Кто эта женщина? Она дала показания?

— Ее не удалось разыскать. В конце письма стояло одно лишь имя. Она писала на фирменной бумаге отеля, где остановился Гревил.

Я обдумал услышанное. Обычно люди отличаются большей терпимостью по отношению к собственным прегрешениям, нежели к чужим. Но дело было не в терпимости, а в том, что это не укладывалось в голове. Арнольд вздохнул.

— Раз уж ты здесь, едем ко мне обедать. Ты, конечно, знаешь, Грейс сейчас живет с нами. Можно отправиться на твоей машине — так будет быстрее. Все равно я сейчас уже не смогу работать.

Мы вышли на улицу и сели в мой автомобиль.

— Как твои дела? — поинтересовался Арнольд.

— Нормально.

— Работа по-прежнему устраивает?

— Вполне.

— Ты большей частью живешь в Калифорнии?

— В последний год — да. Я бы приехал сразу, как получил телеграмму, но в делах как раз возникли затруднения, и я не мог их бросить.

— Ты надолго в Англию?

— Примерно на неделю. Кажется, дела на заводе идут неплохо?

— Более или менее. Главные проблемы — с сырьем и доставкой. Правда, сейчас контрактов стало меньше. Что и говорить, скоропостижная смерть одного из членов семьи… заставляет задуматься о судьбе семейного бизнеса.

— Ты еще молод и энергичен.

— Да, но… Хотя Гревил и не принимал активного участия в делах фирмы… эта смерть не может не отразиться на ходе дел. Хорошо бы люди умели просчитывать на несколько ходов вперед.

Обед прошел в тягостной атмосфере. Грейс, как обычно, была мне рада, но нетрудно было заметить, что мой приезд воскресил тяжелые воспоминания в их первозданной остроте. Мы старались не касаться этой темы. Потом Арнольд вернулся на завод, а Мери под каким-то предлогом оставила нас с Грейс одних. Мы немного потолковали о Калифорнии; затем я не выдержал и, оборвав начатую было фразу, сказал:

— Грейс, мне бесконечно жаль, что меня не было рядом с вами, когда это случилось. Ты знаешь, как я любил Гревила. Просто невозможно представить…

На ее лице застыло то бесстрастное выражение, какое бывает у людей, когда то, что составляло смысл их жизни, внезапно является в новом, неприглядном свете.

— Филип, мне понятны твои чувства. Арнольд хотел тебя как-то подготовить, но я решила, что ты сам предпочел бы…

У нас развязались языки. Ей постепенно становилось легче. Она слишком долго таила все в себе.

Насколько мне было известно, Гревил покинул Англию шестого ноября и все это время пробыл на Яве. По договоренности с голландским и индонезийским правительствами он должен был заниматься раскопками в Сангиране, где когда-то начатые работы были остановлены во время войны, и в Триниле, где были обнаружены останки первобытного человека. В конце прошлого месяца он прилетел в Голландию — значительная часть найденных им экспонатов предназначалась для Рийкс-музея. Он пробыл в Амстердаме два дня и погиб. Незадолго до этого Грейс получила от него телеграмму из Джакарты, так что он мог в любую минуту появиться дома. И вдруг Арнольду позвонили из британской полиции и уведомили о несчастном случае.

По окончании ее рассказа я воздержался от комментариев, только взял со стола фотографию Гревила в серебряной рамке и долго смотрел на нее. На фотографии был изображен высокий аскет. Главные черты, которые я знал и ценил в нем, ускользнули от фотографа.