Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

Я позвонил Толену. Новое разочарование. Человек, который должен был вернуться из Джакарты, телеграфировал, что ему нужно еще несколько дней. Он обещал вернуться на следующей неделе. Если к тому времени я уеду, Толен обещал прислать мне письменный отчет.

Я потратил большую часть дня на знакомство с материалами дела, имевшимися в распоряжении полиции. Учтивый молодой полицейский с голубыми глазами и по-детски розовым лицом прочитал мне вслух рапорт о медицинском освидетельствовании. Рано вернувшись в отель, я написал доктору Пангкалу — его адрес мне дал Толен. Обычно ассистенты Гревила становились его друзьями, вот я и подумал: может, с братом покойного он будет откровеннее, чем с полицейскими? Покончив с письмом, я начал переодеваться к ужину с графом Луи Иоахимом.

За этим занятием меня и застала жена Бетса. Она сообщила — насколько я мог понять, — что какой-то человек хочет видеть капитана Коксона. Она знала по-английски всего с полдюжины слов, а Бетс куда-то ушел, но я знаками попросил ее впустить посетителя.

Не успел я надеть пиджак, как вошел молодой человек — бледный, тощий, в очках без оправы и с таким унылым лицом, словно сроду не радовался жизни. Он был чисто одет и смахивал на младшего клерка.

— Капитан Коксон?

Я заколебался.

— Вы капитан Коксон?

Я кивнул.

Молодой человек пугливо оглянулся, словно ожидая удара кинжалом в спину.

— Сэр, некий мистер Ловенталь сообщил мне информацию, которую вы как будто хотели купить. Вы его знаете?

Я опять кивнул.

— Вас интересует некая дама, покинувшая страну тридцатого марта?

Чтобы скрыть волнение, я нагнулся за сигаретами.

— Да.

— У меня есть такая информация. Мне обещали двести гульденов.

Я не пожалел бы и тысячи!

— Да, конечно — если информация точна.

— Могу я сначала получить деньги?

— Только после того, как сообщите то, что имеете сообщить.

Наши взгляды встретились. У меня оказалось больше выдержки. Он с минуту шарил в карманах и наконец выудил клочок бумаги.

— Она вылетела из Голландии в Рим тридцатого марта, в 21.15, рейс № 341. Адрес в Риме — отель ”Агостини”, ул. Квириналь, 21.

Я предложил ему сигарету, но он покачал головой.

— Спасибо, я не курю.

— Дама все еще в Риме?

— Это мне неизвестно.

Я закурил.

— Ее имя?

Он воззрился на меня сквозь толстые линзы очков.

— Вы спросили — ее имя?

— Да, разумеется.

Я уж было подумал, что он потребует еще денег, но вместо этого он заглянул в бумажку.

— Хелен Джойс Винтер.

— Миссис или мисс?

— Миссис.

— Она англичанка?

— Да, сэр.

— А мужчина?

Он заморгал.

— Мужчина, сэр?

— Разве с ней не было мужчины?

— Не знаю, сэр. Насколько мне известно, дама путешествовала одна.

Я прикинул в уме: Хелен, Елена, Леонора, Леони…

— У вас есть еще какая-нибудь информация?

— Нет, сэр.

Я протянул ему две банкноты по сто гульденов. Он внимательно осмотрел их и сложил быстрыми движениями тонких, нервных пальцев. Банкноты при этом захрустели.

— Хотите выпить?

— Спасибо, сэр, я не пью.

Мне не хотелось его отпускать, но, задав еще несколько вопросов, я убедился, что, скорее всего, ему больше ничего не известно. Он пришел продать определенную информацию и если бы знал что-нибудь еще, конечно, выложил бы и это — за определенную мзду. Было очевидно: его интересуют только деньги.

Когда мы спускались по лестнице, навстречу попался Бетс — его грузная фигура чуть ли не загородила проход. Мне показалось, что он хочет что-то сказать — может быть, высказать протест, — но я сделал ему знак молчать и проводил осведомителя до самого выхода из отеля.

Кажется, усилия Мартина Коксона начали приносить плоды.

Граф Луи Иоахим жил весьма просто и держался с братом своего старого друга радушно и доброжелательно. В комнате, где мы должны были ужинать, я увидел множество предметов, связанных с их общим увлечением: хеттская глиняная табличка, папирус в рамке из гробницы Везерхета, золотая маска времен Двенадцатой династии, расписная глиняная утварь из древних захоронений.

Он поведал мне о длившейся двадцать лет дружбе с моим братом и об их последней встрече перед отъездом Гревила на Яву. Они тогда весь вечер проговорили о цели раскопок. Гревил сказал, что, кажется, нашел свой ответ на вопрос о происхождении человека. Если находки ближайших двух-трех лет подтвердят его нынешние предположения, он надеялся разработать новую классификацию антропологических типов.

— Многообещающих молодых людей — пруд пруди, — заметил Луи Иоахим. — А ваш брат являл собой иной, более ценный человеческий тип: зрелого человека с замечательной перспективой. Он не коснел, как многие; вместе со зрелостью шло, так сказать, постоянное обновление его умственного багажа. Он не утратил ни одного из достоинств юности — и созрел для крупных свершений. Вот почему это так трагично.

— И необъяснимо.

— И необъяснимо.

— Но вы все же пытаетесь, — спросил я, — объяснить это хотя бы себе самому?

— Все, что я могу, это напоминать себе, что Гревил Тернер был прекрасным человеком с недюжинными способностями.

— Что из этого следует?

— Ничего. Просто, мне кажется, нужно пытаться проникнуть за мрачную вуаль смерти, — Луи Иоахим задумчиво, даже хмуро посмотрел на меня. — Ваш брат был одним из тех людей, которые ставят перед собой труднейшие, а то и невыполнимые задачи. Мне не раз приходило в голову: как такой человек перенесет поражение — в какой угодно области?

— А как все переносят?

— Согласен. Но обыватель идет на меньший риск, начиная дело, и не столь эмоционально реагирует на победу. У него более гибкая психика, он легче приспосабливается к веяниям времени. Тогда как человек высоких идеалов, способный сдвинуть горы на благо человечества, подчас не может найти в себе силы для компромисса. Не может или не хочет. Победа или смерть — ему ненавистна сама мысль об отступлении.

Меня снова поразило то, как, пытаясь решить загадку смерти Гревила, каждый — будь то Арнольд, полковник Пауэлл, Мартин Коксон или вот теперь граф Луи Иоахим — пытался представить, что бы он сам сделал на его месте. Таким образом, вместо проникновения в суть явления мы имели дело с его отражением. Каждый решал задачу в соответствии со своим темпераментом. Никто по-настоящему не знал и не понимал самого Гревила. Возможно, на это и нельзя было рассчитывать. Возможно, мне следовало биться над проблемой в одиночку, полагаясь не на акробатику ума, а на любовь и способность к пониманию. Если только в подобной ситуации вообще можно было на что-либо полагаться.

Я обратил внимание на то, что Луи Иоахим несколько раз настойчиво подчеркнул: его страна в долгу перед Гревилом за доброту и поддержку, оказанную им королевской семье в период между тысяча девятьсот сороковым и сорок вторым годами. Он говорил очень искренно, но со значением, так что я не мог не задуматься: уж не пользуется ли он большим, чем я, доверием полиции?