Марианн Кейс - Люси Салливан выходит замуж

Но даже понимая это, я неожиданно для себя выпалила:

— Мне никто не звонил?

— Э-э… нет, — пробормотала Карен, не глядя на меня.

— Нет, — подтвердила Шарлотта, — никто не звонил.

Я же отлично знала, каков будет ответ, почему же он так огорчил меня?

— Как твоя лодыжка? — спросила я Шарлотту.

— Нормально, — ответила она застенчиво.

— Я сбегаю за газетой, — предложила я. — А потом помогу вам убираться. Купить что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Мне не нужна была газета. Но я знала, что если буду кружить возле телефона, то он никогда не зазвонит. Если Гас и проявится, то произойдет это скорее всего тогда, когда меня не будет дома.

Вернувшись, я остановилась в прихожей, ожидая, что мне навстречу выбегут Шарлотта или Карен и, задыхаясь от возбуждения, крикнут: «Угадай, кто сейчас звонил?» Или: «Угадай, кто пришел?»

Но никто не выбежал мне навстречу и ничего не крикнул, задыхаясь от возбуждения. И мне пришлось самой идти на кухню, где мне вручили полотенце и поставили у раковины.

— Мне никто не звонил? — услышала я свой собственный голос.

Карен и Шарлотта отрицательно качнули головами. Я сжала губы. Больше не буду спрашивать, пообещала я себе. К чему усугублять свое отчаяние и надоедать соседкам своим несчастьем.

Вместо этого я решила последовать совету всех женских журналов: Чем-нибудь Заняться. Предполагалось, что Чем-нибудь Заняться очень помогает, когда надо отвлечься и не думать о сбежавшем мужчине. Мне повезло: в доме после званого ужина Карен было море работы — правда, я не ожидала, что мне тоже придется участвовать в уборке. Я думала, что ко мне проявят сочувствие и снисхождение, что Карен освободит меня от хозяйственных забот в честь моего особого положения — ведь меня бросил Гас.

Зря я так думала.

— Займись чем-нибудь, — заявила она и продолжила загружать раковину грязной посудой. — Отвлекись, не думай о нем.

И я расстроилась еще больше. Я хотела симпатии, я хотела, чтобы меня пожалели, чтобы ко мне отнеслись, как к больной. А посуду мыть я совсем не хотела.

Все, кто утверждает, будто «Займись Чем-нибудь» помогает при разбитом сердце, ошибаются. Потому что я в тот день все время чем-нибудь занималась и при этом все время думала о Гасе. Да и как мытье полов в ванной, где кого-то стошнило прошлой ночью, могло улучшить мое настроение? А еще я пропылесосила всю квартиру, вымыла все неразбитые стаканы и тарелки, собрала и вынесла на помойку все разбитые стаканы и тарелки и приклеила на мусорный ящик предупреждающую записку, чтобы бомжи не поранились. Я выкинула окурки из тысячи пепельниц, закрыла фольгой миски с оставшейся едой и убрала их в холодильник, где они заняли ценное пространство, предназначавшееся для хранения трехнедельного запаса обезжиренного йогурта, и где они будут обрастать плесенью, пока мы их не выкинем. Еще я попыталась отскоблить стеарин с ковра, но не смогла и поэтому передвинула диван, чтобы закрыть пятно. И я постоянно думала о Гасе.

Мои нервы были на пределе. Телефон звонил весь день, и каждый раз я вздрагивала и судорожно молилась: «Пожалуйста, Боже, пусть это будет Гас». Сама я боялась отвечать на звонки — потому что вдруг это действительно был Гас. Не могла же я допустить, чтобы он подумал, будто я жду его звонка. Это было бы непростительно. Поэтому Шарлотте приходилось отрываться от чистки пригоревшей кастрюли, а Карен — от медленного хождения по квартире с освежителем воздуха и подходить к телефону вместо меня.

И, как и положено брошенной женщине, каждый раз я настаивала, чтобы они выжидали, пока телефон не прозвонит минимум десять секунд.

— Нет, подожди еще немного, — просила я, раз за разом. — Пусть еще позвонит. Нельзя, чтобы он подумал, будто мы бросились отвечать.

— Но мы же бросились, — озадачилась Шарлотта. — По крайней мере, ты бросилась.

Но ничего не помогало. Только один раз за весь день позвонили мне, и это была моя мать.

— Почему вы так долго не отвечали? — спросила она, когда Шарлотта печально передала мне трубку.

И вдруг, совершенно неожиданно для меня, наступил субботний вечер.

Субботний вечер всегда занимал в моей жизни ведущее место. Для меня это был прекрасный момент, яркое пятно в мрачном мире. Но пустой субботний вечер, субботний вечер без Гаса — оказалось, что это страшное явление.

Шесть (неужели всего шесть?) предыдущих субботних вечеров были заняты, потому что я была с Гасом. Иногда мы куда-нибудь ходили, иногда оставались дома, но что бы мы ни делали, мы делали это вместе. А теперь мне казалось, будто раньше у меня никогда, никогда не было свободного субботнего вечера. Я не знала, что делать с этой жуткой вещью. У меня было ощущение, словно мне сунули в руки змею и велели поразвлекать ее несколько часов.

Все мои друзья имели пару. Шарлотта была с Саймоном, Карен была с Дэниелом, Дэниел был с Карен, и вообще, он уже не был моим другом.

Можно было бы позвонить Дэннису, но, как всякий гей, в субботний вечер он наверняка был занят тем, что брил себе голову и готовился к ночи разнузданного гедонизма.

Шарлотта и Саймон предложили мне сходить с ними в кино (как сказала Шарлотта, после вчерашнего разгула ее могло хватить только на кино), но я отказалась. Отказалась не потому, что боялась стать третьей лишней — с этим у меня не было никаких проблем, я почти всю свою жизнь была третьей, четвертой и пятой лишней, и обидно было только первые десять тысяч раз, — а потому, как ни стыдно мне в этом признаться, я боялась, что в наше отсутствие придет Гас.

Я, как дура, все еще надеялась, что он даст о себе знать. Я надеялась, что он придет — в восемь часов, в парадном костюме с чужого плеча и с плохо завязанным галстуком, перепутав пятницу с субботой.

Такая возможность существовала, убеждала я себя.

Ведь такое иногда случается. Вдруг и со мной случится, и тогда я буду спасена. Я смогу радостно отойти от края бездны, потому что мне нет никакой нужды там находиться.

Карен и Дэниел не пригласили меня присоединиться к ним, куда бы они ни направлялись. Да я от них и не ожидала этого. Рядом с Дэниелом я испытывала такую неловкость, что почти перестала разговаривать с ним. И стоило мне вспомнить, как вчера вечером я решила, что он собирается поцеловать меня, хотя на самом деле он просто жалел меня из-за Гаса, я тут же заливалась краской. Как мне такое в голову пришло? И что еще хуже, как такая идея могла мне понравиться? Ведь это же Дэниел. И целоваться с ним — почти то же самое, что целоваться с моим отцом.

В общем, все ушли, а я осталась дома одна — теплым, ясным апрельским вечером.

Где-то между появлением в моей жизни Гаса и его исчезновением зима превратилась в весну, но я была слишком занята радостью и влюбленностью, чтобы обратить на это внимание.