Джин Плейди - Королевский путь

— Нельзя терять тех, кому доверяешь, — произнесла проникновенно Мария, — нельзя терять тех, кого любишь.

Несколькими днями позже она выгнала своего французского секретаря. Давид узнал, что Рауль писал доносы ее дяде, кардиналу, о делах, что были внешним интересом Франции. Этот человек оказался шпионом Гизов, по указаниям кардинала старавшимся расстроить брак с Испанией.

Мария решила, что отныне она будет доверять лишь одному человеку — Давиду Риччо.

Так Давид все более и более приближался к королеве, и некоторые при Дворе стали поговаривать, что он быстро становится главным королевским советником.

В один из редких спокойных часов Мария сидела с Флем, занимаясь вышиванием.

У Флем была замечательная возможность поговорить с Марией о деле, которое давно занимало ее. Это касалось графа Босуэла.

Флем легко увлеклась этим человеком. Что-то было в его мужественности и решительности, что очаровало ее. Она прекрасно знала, что он груб, и его надо бы остерегаться, но ничего не могла поделать с собой и просто обожала его.

Флем хотелось верить, что ее госпожа сменила гнев на милость, и, робко настаивая, стала говорить, что Босуэл получил не по заслугам.

Мария оторвалась от работы и спросила:

— Как так?

— Во-первых, этот несчастный провел четыре месяца в Эдинбургском замке. Он оказался там по обвинению человека, который, как нам известно, не совсем душевно здоров.

— Ты считаешь, действительно был заговор с целью украсть меня?

— Он существовал лишь в больном воображении Арана, а обвиненный им Босуэл, пострадал, как будто действительно был виноват.

— Так что же, он мучился там? Да он сбежал из тюрьмы!

— А почему бы и нет, Мадам, если его посадили по ошибке?

Флем засмеялась.

— Представляю его себе, взламывающего засовы и раскачивающегося на веревке у стены…

— Занятно, если он изменился… Прошло уже много времени, с тех пор как мы видели его в последний раз… Возможно, мы вообще его больше никогда не увидим.

— Он бы отдал многое, чтобы вернуться ко Двору, Мадам.

— А мы бы отдали многое, чтобы он не приближался ко Двору.

— Однако он невиновен.

— Флем! А почему ты просишь за него? Ты что, влюблена в него и неверна Мэйтленду? Ты с такой любовью говоришь об этом грубом южанине!

— Мне не хочется, чтобы говорили, что вашим именем вершится несправедливость!

— Ты слишком обременяешь себя теми, кто того не заслуживает, Флем. Подумай о том, как везет ему. Как он умудрился вернуться во Францию, ты знаешь? При помощи женщин! Одна из них — Джанет Битон, а другая — эта датчанка. Не счесть тех, кого он страстно любил всего лишь одну ночь, а потом бросал. Он сбежал в лодке, но потерпел кораблекрушение недалеко от английских берегов, не успев добраться до Франции. А вот теперь все-таки занятно, кормился ли он из рук королевы Англии? Мы знаем, он был ее заключенным. А не он ли совратил дочь своего тюремщика? Флем! Ты рискуешь своей репутацией, прося снисхождения для такого человека!

— Но, Мадам, он просит Вашей милости.

— Ах! У него есть мольба! Откуда тебе это стало известно?

— Через его дядю.

— От старого испанского развратника?

— Да, Мадам, это правда, он распутник, но в конце концов он любит своего племянника. Я думаю, мы должны вспомнить, что большую часть своей жизни Босуэл провел во дворце Бишопа, где, возможно, и научился потворствовать страстям. Мадам, у нас есть перед ним преимущество: счастливое детство. Можем ли мы винить тех, кому повезло меньше?

— Моя дорогая Флем, он позволял бушевать своим страстям, и я не сомневаюсь, что называл это счастливым детством.

— Да, но именно это сделало его таким, какой он есть.

— Это Бишоп так тебе напел, не правда ли?

— Он так говорил мне. Он говорит, что Босуэл в страшной нищете. Ему пришлось отдать под залог свои земли, чтобы выручить немного денег. Он напоминал мне, что Босуэл всегда был предан Вашему Величеству.

— Предан мне… настолько, что задумал украсть меня и насильно выдать замуж за Арана?

— Это лишь фантазии сумасшедшего, Мадам.

— Да как же мы можем быть уверены в этом, Флем, милая?

— Но в конце концов известно, что Аран сумасшедший.

— И поэтому ты считаешь, что грехи Босуэла надо забыть, и он должен быть вновь приглашен ко Двору?

— Нет, мадам, так я не считаю… но капитан нашей гвардии во Франции недавно умер, и место свободно…

— И ты считаешь, что Босуэл годится на это место?

— Но в конце концов это поможет ему хоть как-то поправить свои дела, Мадам. Состояние его финансов плачевное. Его выгнали из его собственной страны.

— Флем, милая, попросите кого-нибудь привести Давида.

Флем поднялась и призадумалась: теперь без разрешения этого Давида ничего не делается. Пьемонтец становится могущественнее моего милого лорда Мэйтленда…

Риччо явился без промедления. Как же великолепно он выглядел в эти дни! Одет он был восхитительно. Как изысканны его манеры, и до чего тонко он льстил королеве!

— Давид, — сказала Мария, и когда она произнесла его имя, вся нежность к этому человеку перетекла в ее голос, — ко мне обратились с просьбой, — она улыбнулась, глядя на Флем, — и состоит она в следующем: на Босуэла надо возложить командование шотландской гвардией во Франции. Как по-вашему, не плохо ли это?

Риччо пришел в восторг. Граф Меррейский опасается Босуэла, и в то же время граф Меррейский — враг Давида Риччо. Джеймс начал догадываться, какое влияние оказывает Давид на королеву. В общем, того, что Босуэл и Джеймс Стюарт — враги, было достаточно, чтобы ответить положительно.

— Мадам, — сказал Риччо, — он храбр, и этим все сказано. Благодаря своей храбрости он идет впереди всех даже в этой воинственной стране, где, казалось, мужество столь же естественно для людей, как и дыхание. Он никогда не подведет вас.

У Джеймса Хепберна, графа Босуэла, дела пошли на лад. Ему не нужно было более занимать деньги, и, хотя он пребывал все еще в изгнании, он все-таки радовался своему назначению.

Джеймса Стюарта, графа Меррейского, такое назначение не обрадовало. Они поговорили с Мэйтлендом и сошлись на том, что все это — с подачи Давида Риччо. Их все больше выводили из себя самонадеянность итальянца и благоволение, которое оказывала ему королева. Но теперь главным, кто тревожил их, вновь стал Босуэл.

— Это может сказаться на нас, — сказал граф Меррейский, — у этого человека в Шотландии до сих пор есть друзья. — Это колдовство, клянусь тебе. Ему достаточно разок взглянуть на женщину, и все, она — его жертва. Он совращает ее и уходит, но, если он вернется, она готова быть его рабыней. Да разве бы он мотался из страны в страну, не будь вереницы женщин, готовых кормить его и ублажать в постели. Кров, еда, деньги и лошади — все на его пути!