Эйлин Гудж - Чужие страсти

Ад находился сейчас совсем близко от нее. Среди еще сильнее сгустившегося дыма Консепсьон уже видела поднимающийся вокруг огонь, оранжевые языки которого жадно лизали уложенные стопками заготовки из материи. Она продвигалась вперед, спотыкаясь и ничего не видя перед собой; от жара болели глаза и потрескивали тонкие волоски на руках. Холодный голос рассудка дал ей команду опуститься на четвереньки, и она поползла дальше, прокладывая себе путь через частокол ножек столов, мимо чугунного основания парового пресса, огромного, словно ствол старого дерева, где дым был не таким плотным. Сквозь дымовую завесу она смутно различала толпу людей, мужчин и женщин, жавшихся к ближайшему выходу подобно испуганному скоту и молотивших в двери руками и ногами. Потом над их головами пролетел стул, и она услышала звон разбитого оконного стекла. Но все окна снаружи были забраны металлическими решетками, так что пользы от этого было мало: столь отчаянный шаг привел к тому, что от притока свежего воздуха пламя разгорелось еще сильнее.

Консепсьон дышала с большим трудом, теперь уже опасаясь за свою собственную жизнь. Много лет назад после рождения мертвого ребенка, мальчика, ей казалось, что она встретила бы смерть с радостью. В то время ей было не для кого жить, кроме как для своего мужа, который нетвердой походкой возвращался домой из баров только затем, чтобы сделать ей еще одного ребенка, который впоследствии тоже умер при родах. Но все это было до рождения Милагрос. В тот день, когда у нее появилась эта прелестная здоровая девочка, она стала видеть в смерти своего единственного врага. Она вдруг вспомнила, как во время серьезной болезни — Консепсьон тогда занесла инфекцию в сильный порез на ноге — в голове у нее крутилась только одна мысль: «Кто воспитает мою дочь, если я умру?» Этого было достаточно, чтобы она сползала с постели и, скрипя зубами от боли, ковыляла к своей малютке, которая нуждалась в ее заботе.

Сейчас она молилась, — Ayutame, Dios! [31] Помоги мне, Господи! ( исп .). — чтобы Небеса спасли Милагрос. Несмотря на столпотворение у выхода, надежда, похоже, не была потеряна окончательно. Сквозь отчаянные крики Консепсьон услышала грохот цепи, за которым последовал скрежет открывающейся металлической двери.

Уже плохо понимая, что происходит, теряя сознание, Консепсьон словно в тумане почувствовала, как кто-то схватил ее за руку и потащил по бетонному полу. Она пришла в себя, когда уже лежала снаружи, на горячей земле, и смотрела в небо над головой, судорожно глотая воздух. Глаза и легкие горели, кожа на боку была содрана. Вокруг нее на присыпанной пеплом траве ничком лежали люди, находившиеся в таком же плачевном состоянии. Другие бесцельно бродили поблизости, глядя слезящимися глазами, выделявшимися светлыми пятнами на угрюмых закопченных лицах, на объятую пламенем фабрику, их единственное средство к существованию.

Консепсьон бегала от одного к другому, хрипло выкрикивая один и тот же вопрос: «Вы не видели мою дочь?»

Но никто Милагрос не видел.

Никто не знал, где она может быть.

Наконец Консепсьон натолкнулась на jefe ; не веря собственным глазам, он мрачно наблюдал за тем, как обрушилась задняя часть здания, подняв целый фонтан искр. Сейчас сеньор Перес уже не выглядел таким важным и напыщенным; слипшиеся волосы торчали космами, пропитанная потом рубашка цвета хаки прилипла к толстому животу — он скорее походил на мокрого забияку-петуха.

Консепсьон схватила его за руку.

— Оттуда все уже выбрались?

В ответ он тупо качнул головой.

— Espero que si [32] Надеюсь, что да ( исп. ). .

От этих слов страх ее только усилился. Он мог бы и не добавлять, что тот, кто до сих пор оставался внутри, уже наверняка погиб.

Она по-прежнему не теряла надежды, что Милагрос жива. Может быть, она просто ошеломлена случившимся и бродит где-то рядом. Не переставая молить Бога, чтобы все так и было, Консепсьон вновь торопливо вернулась к своим поискам.

Но Бог, к которому она взывала, как оказалось, не проявил милосердия. Это был все тот же бессердечный Бог, который отнял у нее двух ее первых детей. Когда с огнем удалось совладать, провели перекличку, и выяснилось, что из пожара спаслись все. Все, кроме одного человека. Когда было найдено тело, в нем с трудом можно было узнать человеческие останки.

Сразу после похорон Консепсьон слегла. Дни превратились в темный туннель, по которому она бесцельно двигалась, потеряв чувство времени. Заботливые соседи приносили ей еду, но у нее совершенно не было аппетита. Они зажигали ей свечи, но она не замечала этого. Она перестала мыться, и ее блестящие черные волосы, которыми она так гордилась, стали тусклыми и жирными. Однажды, взглянув в зеркало, Консепсьон вздрогнула, не узнав глядевшую на нее незнакомку — какая-то сумасшедшая, bruja. Она попыталась расчесать волосы гребешком, но они были слишком спутаны. Поэтому она взяла ножницы и просто обрезала их.

«Dies, Господи, ну почему ты не взял вместо нее меня?» — причитала она про себя.

Со временем скорбящая мать начала подозревать, что причиной, по которой Бог до сих пор еще не забрал ее к себе, было то, что у него относительно ее судьбы были свои планы. Наверное, для нее было уготовано какое-то особое предназначение. Но в чем суть этого предназначения, она узнала только после того, когда однажды к ней зашел сеньор Перес.

Она смотрела на своего jefe , сидевшего напротив нее: прилизанные волосы зачесаны назад, мокрые ладони с мясистыми пальцами лежат на коленях. Возможно, он потел от жары, но почему-то еще и очень нервничал, как будто ее присутствие беспокоило его. С чего бы это? Впрочем, Консепсьон и сама сбежала бы от человека, который выглядел бы так, как она теперь. Она была уже призраком, живым оставалось только ее тело; ее волосы, точнее, то, что от них осталось, космами торчали в разные стороны, а запавшие глаза напоминали два гвоздя, вбитых в мертвую маску.

Jefe вручил ей конверт. Внутри него оказалась толстая пачка банкнот.

— Сеньора просила передать, что она очень сочувствует вашей потере, как и все мы. — Он смутился и быстро добавил: — И хотя сеньора не обязана этого делать, она настояла, чтобы я отдал вам это. Она очень добра и рассчитывает, что эти деньги помогут покрыть расходы на похороны и компенсировать потерянное жалованье.

Наступила долгая пауза. Консепсьон просто молчала, пристально глядя на конверт, полный купюр, а потом отодвинула его назад, сеньору Пересу.

— Скажите ей, что она может оставить эти деньги себе, — презрительно произнесла она. — Мне они не нужны.

Перес, похоже, растерялся. Он явно не встречал в своей жизни никого, кто отказывался бы от такой большой суммы денег.