Вадим Андреев - Встреча влюбленных

Третий и четвертый поэты были бы совсем не плохи, если бы погодили с выступлениями хотя бы годика два. Несмотря на очевидные способности, им стоило дождаться, пока талант окрепнет, пока появится опыт. Один не слишком удачно справлялся с рифмами, у другого то и дело ломался ритм, что совершенно недопустимо в рубаи.

Зато следующим был молодой преподаватель университета, которого считали мастером стиха и надеждой лакхнаусской школы поэзии урду. Тут уж Джавед ловил каждое слово, однако наслаждаться красотой и величавостью поэмы мешало то, что он все время пытался сравнить ее со своим творчеством, оценивая достоинства стихов с точки зрения возможности победы на турнире. По мере чтения Джавед с радостью понял, что, несмотря на замечательную талантливость поэмы, она не будет по достоинству оценена в этой обстановке, потому что выбранный автором исторический сюжет и то, что выступление оказалось довольно долгим, не слишком соответствует общему настроению зала. Выступив с таким произведением среди поэтов, можно было надеяться на восторг и признание, но когда в зале девушки-выпускницы и их родители, далекие от внутренних литературных проблем, не слишком искушенные в стихосложении, у преподавателя университета почти нет шансов на победу. Несмотря на бурные аплодисменты, которыми его проводили, никто не настаивал на продолжении чтения и не просил повторить полюбившуюся строфу, как это бывает, когда зал в искреннем восторге не хочет отпускать своего избранника.

Перед Джаведом выступал юноша, у которого, кажется, было все для успеха — и приятная внешность, и красивый тембр голоса, и выигрышная, легкая тема стихотворения, и неплохие рифмы, но все-таки главное отсутствовало. Его поэзия была похожа на изящный плафон, в котором не горит лампа — как он ни хорош, света от него не дождаться. Не было души, вкладываемой истинными поэтами в каждую свою строчку, а потому все щедро разбросанные в них красивости оставались безжизненными и не трогали слушателя.

«Отличный фон для моего выступления!» — злорадно подумал Джавед. Он тут же проникся духом состязательности и внес в свое отношение к турниру всю присущую ему в высокой степени страстность. Теперь были позабыты все волнения предыдущих дней, все соображения о том, что поэзия несовместима с желанием первенства. Джавед хотел победить, отличиться, заставить всех говорить о себе и смело ринулся на завоевание лавров.

Он встал перед судьями, стараясь, чтобы Фейруз никак не могла попасть в поле его зрения, и на мгновение закрыл глаза. Именно ее, от которой с таким упорством отворачивался, он призвал себе на помощь, мысленно прося вдохнуть в него сейчас вдохновение, которое необходимо не только при написании стихов, но и при их исполнении.

начал Джавед, и в зале сразу установилась та особая тишина, которая всегда означает настоящее внимание, а не просто молчание из одного приличия или снисхождения к автору.

Даже неугомонные девушки, куда больше озабоченные тем, как выглядят их прически, чем стихами, перестали шуршать шелком платьев и ронять на пол сумочки. Они вдруг впервые за весь вечер осознали, что присутствуют в месте, где поэты рассказывают о своей любви, — а эта тема всегда казалась им единственной достойной внимания. Как красиво говорит о своем чувстве этот очень симпатичный молодой человек, который к тому же им не совсем чужой — ведь он брат одной из них, Мариам. Каждая испытывала зависть к неизвестной красавице, вдохновившей его на эти стихи, и представляла себя на ее месте. Какие у поэта красивые глаза, как он высок и широкоплеч! А осанка! Все эти качества, несомненно, придают его творчеству особое очарование.

Джавед закончил чтение и с наслаждением вслушивался в красноречивое молчание зала, будто боявшегося разорвать таинственную связь, что установилась между поэтом и слушателями. Эта тишина означала его успех, и последовавшие за ней аплодисменты подтвердили это.

Зал устроил овацию, выкрикивая его имя, неистовствовал. Почтенные отцы семейств и их дородные жены вдруг опять почувствовали себя юными, влюбленными созданиями, вспомнили, как звенят браслеты на руках торопящейся на свидание девушки, как прекрасно ночное небо, усеянное тысячами звезд, каждая из которых шепчет имя любимой. Люди начали улыбаться, с нежностью смотреть друг на друга — и на поэта, с удовольствием кланявшегося им в благодарность за признание.

Джавед сделал вид, что собирается вернуться на свое место, хотя знал, что его не отпустят, и через мгновение убедился в этом. Публика требовала новых стихов и, противореча себе, просила повторить это, награждала его лестными эпитетами, требовала немедля присудить ему победу.

— У нас есть еще участники, — вынужден был вмешаться Малик Амвар как председатель судейской коллегии. — Мы не можем лишить остальных права представить свои творения на ваш суд.

Он вопросительно смотрел на Джаведа, и тот с подчеркнутой скромностью немедленно отправился к своему креслу, всем своим видом показывая, как он рад возможности услужить следующему конкурсанту, уступив ему свое место в центре зала.

Но когда через некоторое время стало ясно, что никто из оставшихся не сможет составить конкуренцию полюбившемуся публике автору, зрители вновь стали требовать стихов своего нового кумира. Джавед не торопился начать чтение, пока Малик Амвар лично не пригласил его сделать это. Тогда юноша отвесил в сторону председательствующего учтивый поклон и со словами: «Если вам угодно…» — вернулся в центр зала, к радости публики и особенно Мариам, увидевшей и оценившей все предпринятые братом маневры с далеко идущими последствиями. «Ну и дипломат, — поразилась она, глядя, как ловко он создает впечатление, что полностью отдает себя в руки почтенного Малик Амвара. — Не ожидала от этого растяпы!»

Теперь Джавед уже не боялся случайно коснуться взглядом Фейруз и растеряться от этого. Он сам искал ее глазами и наконец наткнулся на ее счастливое лицо, горевшее восторгом его победы.