Владимир Андреев - Зита и Гита

Пауза несколько затянулась.

Рави понял, что все его наставления уже улетучились из легкомысленной головки Зиты; положение надо было спасать, и он, слегка наклонившись к Гите, еле слышно прошептал:

— Маме поклонитесь!

— А? — не расслышав, как можно тише ответила Гита.

— Маме и папе поклонитесь! — немного погромче повторил Рави.

Гита, наконец-то уразумев, чего от нее хотят, отвесила изящные поклоны, как учил ее наставник, сначала матери, потом отцу.

Рави облегченно вздохнул.

Чаудхури зачарованно смотрел на юную красавицу, и по его подобревшему лицу было видно, что он доволен.

Алака, с нежностью взглянув на Гиту, поняла настроение сына.

— Все ли хорошо? Все ли здоровы? — спросил отец, соблюдая обычаи Востока.

Гита сообразила, что речь идет, вероятно, о толстухе и ее седовласом муже в очках, но медлила с ответом.

— Отвечайте, — опять зашептал ей Рави.

— А… а! Все хорошо! И у вас здесь хорошо! Мне нравится! — справившись с замешательством, смеясь, ответила Гита.

Рави чувствовал себя не совсем уверенно; он боялся, что «Зита» опять не произведет на родителей должного впечатления. Но по выражению их лиц и интересу, с которым они смотрели на нее, он догадался, что пока все идет хорошо.

— Очень рад, — ответил отец, и продолжал: — А как здоровье вашей тетушки, ну и дядюшки тоже, конечно?

«О, мамочка, привязалась эта тетя!» — подумала про себя Гита, но вслух смиренно ответила:

— Она здорова.

— Выпейте чаю, пожалуйста, и чувствуйте себя свободно, — сказала Алака и обратилась к сыну:

— Рави, поухаживай за девушкой! Не смущайтесь, дорогая, — спокойно и ласково сказала она Гите.

— Да-да, прошу вас, выпейте чаю, — поддержал ее Рави и подал Гите чашку с чаем.

Она взяла из его рук красивую чашку из тончайшего фарфора и, сделав глоток, поставила ее на блюдце.

— Пожалуйста, сладости. Вот панди, очень свежие и душистые. Рави когда-то очень любил их, — сказал Чаудхури густым баритоном. Он наконец-то почувствовал себя свободнее. Девушка ему явно понравилась.

«Если он заговорил с ней, да еще предложил сладости, значит, Зита пришлась отцу по сердцу,» — подумал Рави.

Гита, осмелев, пила чай, непринужденно лакомясь панди. Таких сладостей она в жизни не пробовала!

— А что, милая, тетушка плохо с тобой обращается? — продолжала прерванный разговор Алака.

— Да, при чужих людях может показаться ласковой матерью: милочка, милочка, милочка, милочка! — оживленно отвечала Гита, сверкнув большими черными глазами, и улыбнулась. — А когда мы одни, без посторонних, — уточнила она, — то тетушка, как тигрица, — и Гита, растопырив пальцы, изобразила разъяренную тетку. — Ах! — вздохнула она в заключение.

— А знаешь, мама, в тот день мне тоже показалось, что взаимоотношения у них в семействе какие-то, ну я бы сказал, натянутые. Что-то у них не так. Признайтесь! — обратился он к Гите.

— В чем? — спросила она и уставилась на Рави непонимающим, но веселым взглядом.

— Что ваши ближние всегда готовы подставить вам ножку, — пояснил Рави.

— Ну, если только для смеха!.. А… а! Тетя моя!.. Может! Эта может подставить!

— Значит, перед нами тогда и в самом деле было разыграно представление?! — возмущенно вступил в разговор отец.

— Ну да, — подтвердил Рави.

— А… а! — тянула, как бы вспомнив, Гита. — Да, представления я каждый день разыгрываю. А как же нам без них? Не проживешь. А ведь надо и обедать, и за жилье платить, и все это — деньги, — объясняла Гита, не подозревая, о каком представлении говорил отец.

— Ах, девочка, неужели ты должна это делать. У тебя есть право жить независимо от них, — сокрушалась Алака и, обращаясь к мужу, сказала: — Мне сразу не понравилась ее тетя. Во всем чувствовалась такая неискренность! Нарядить воспитанницу таким чучелом. А сегодня она очень мила! — с нежностью почти пропела Алака и, посмотрев на мужа, перевела взгляд на сияющего сына.

— А мне всегда шла чужая одежда! — искренно и беззаботно ответила Гита.

Все дружно рассмеялись.

Через несколько минут ритуальное чаепитие закончилось. Рави и Гита поднялись из-за стола.

— Я покажу нашей гостье сад, — обратился Рави к родителям.

— Хорошо, хорошо, идите, мои дорогие, погуляйте, — ласково и с достоинством в голосе проговорила Алака.

Рави, отвесив поклон, незаметным жестом подсказал Гите, что ей подобает сделать. Гита все поняла и тоже поклонилась. Он пропустил Гиту вперед, открыл дверь, и они вышли.

Гита, в голубом жилете поверх белой шелковой блузки с длинным рукавом и в темно-синих слегка расклешенных брюках, стояла, весело улыбаясь, на роликовых коньках рядом с Рави. Ее гибкую талию перехватывал широкий пояс.

Рави, тоже на роликовых коньках, в рубашке василькового цвета с короткими рукавами, вышитую бордовым орнаментом, и в белых брюках с бордовым поясом.

Рави и Гита счастливо улыбались. Над ними сияло высокое голубое небо. Они только что вышли из дома на небольшую поляну парка, спускавшуюся к морю.

Погода стояла не жаркая. Свежий морской ветер, напоенный запахами всевозможных цветов и листьев, мягко ласкал лица этой молодой пары.

Чувства переполняли сердце Гиты, и она напрочь забыла, кто она и откуда. Вся ее непосредственная натура была во власти этого посланного ей небом принца — Рави. И она, со своей нерастраченной жаждой любить и быть любимой, была полностью готова к самопожертвованию, как пастушка Радха, возлюбленная Кришны. Ее глаза были полны обожания. Она боготворила Рави, как своего будущего мужа. Гита не рассуждала. Она жила этими мгновениями счастья и любви.

Танцовщица и акробатка почувствовала вдруг себя на этих роликах как-то неуклюже. Она не думала о них, хотя они — повод и причина того, что они вдвоем. Она впервые вместе с человеком своей мечты, со своим будущим мужем.

Гита потеряла голову.

Рави мало чем отличался от Гиты в смысле сохранения ясной, спокойной и рассудочной головы.

«Зита» опьяняла его, он качался, и ноги его то и дело подгибались. Он совершал лишние движения и суетился. Словом, вел себя, как мальчишка.

— Ах! Ай-ай-ай! — вдруг воскликнула Гита, изгибаясь на одной ноге и балансируя руками.

Рави успел поддержать ее.

— Не надо спешить, учитесь не торопясь, шаг за шагом, постепенно, тогда получится, — поучал Рави свою ученицу, в какой-то степени овладев собой и уже гораздо тверже держась на ногах.

— Ах да, вы же доктор! — с веселой иронией заметила Гита, и небо в ее глазах покачнулось: — Значит, мне можно падать, — продолжала она, двигаясь широко расставив ноги, — обвяжете меня этим самым, — она, подняв глаза, сделала вид, что ищет нужное слово, — ну, как его? — лукаво посмотрела она на Рави.

— Чем же таким? — дразнил он ее. — А…а, наложить пластырь?