Сабахатдин-Бора Этергюн - Врач-армянин

«И тут появился Джемиль» — написала я. Но ведь это неправда. Джемиль вовсе не появился внезапно. Он довольно давно служил в конторе моего отца. Джемиль был терпелив и старателен. Он все силы положил на то, чтобы овладеть ремеслом бухгалтера, и мой отец считал его одним из своих самых лучших служащих. Джемиль охотно соглашался на сверхурочную работу и не требовал повысить жалованье.

Несколько раз мне приходилось сталкиваться с Джемилем; то есть я его видела, слышала, как он о чем-то говорил с отцом. Вот и все.

Мне и в голову не приходило причислить Джемиля к своим возможным женихам.

Джемиль родился и вырос где-то на западе Малой Азии в захолустном городишке. В школе он выучился читать, и заучивание наизусть сур Корана воспринимал, как что-то досадное и докучное. Еще бы, ему ведь не объясняли смысл прочитанного. Таких учителей, как моя тетя, у него никогда не было. В школе мальчиков колотили палкой по пяткам. Да и дома Джемилю приходилось не слаще. Семья была большая; отец, промышлявший извозом, часто болел. Я заметила, что Джемиль и сейчас любит каленый горох и медовые рожки — простонародные лакомства его детства.

Ни с кем из своих родных Джемиль никогда не знакомил меня. То ли он стыдится их, то ли понимает, что пока он зависит от моего отца, не следует демонстрировать многочисленных родственников. Я знаю, у Джемиля есть братья и сестры, родители его умерли.

Джемиль приехал в Истанбул на свой страх и риск без гроша, необразованный, неотесанный, дома его семья жила скорее крестьянской жизнью, нежели городской. Какое-то время Джемиль работал грузчиком в порту, самостоятельно изучил французский язык; в конторе моего отца прошел путь от прислужника-метельщика до главного бухгалтера. В сущности, его жизненный путь имеет много сходства с жизнью моего отца.

Иногда Джемиль кажется мне стариком, а ведь он вовсе и не стар; он старше меня меньше, чем на десять лет.

Джемиль, вероятно, толковый финансист. Благодаря его смекалке, отец провел в год Балканских войн несколько удачных финансовых операций. Одно время меня волновал вопрос — насколько честно были проведены эти операции? Глупый в общем-то, вопрос. Что я могу знать о честности при совершении денежных сделок? Ничего. Если даже мой отец и Джемиль не были абсолютно честны, то, во всяком случае, они не были хуже других, а другие отнюдь не были ангелами. Так я думаю.

Джемиль купил и обставил небольшой дом (тот, где мы и живем сейчас). Дом двухэтажный, как хорошо было бы жить там не с Джемилем, а с кем-нибудь другим, но… пустые мечты, как всегда.

Вскоре после того, как Джемиль купил дом; отец узнал, что Джемиль собирается жениться. Помню, отец сказал об этом маме, та грустно вздохнула; она всегда вздыхала, когда до нее доходила весть о чьей-либо женитьбе или замужестве. Мои родители еще не знали, что Джемиль намеревается вступить в брак со мной.

Джемиль решил прибегнуть к услугам свахи. Кажется, он считал неделикатным — прямо сказать отцу о своем намерении.

Сваха обо всем сказала моей матери. Мама поспешила сообщить отцу. А отец… Отец немного растерялся. То он готов был выдать меня замуж за кого угодно, хоть за простого ремесленника, а теперь, когда впервые просили моей руки, это застало отца врасплох. Странно, но он, страстно желавший моего замужества; оказывается, совсем не мог себе представить меня замужней женщиной, и каким должен быть мой муж, отец не представлял себе. Джемиль был человеком деловым, способным, мог еще многого добиться. Отец знал его как человека воздержанного, порядочного; знал, что он здоров. Казалось бы, никаких препятствий к заключению брака не находилось. И все же отец никак не мог оправиться от растерянности. Наконец он принял самое что ни на есть мужское решение: пусть мать определит мою судьбу.

Мама тоже была смущена. Она очень осторожно рассказала мне о предложении Джемиля. Я видела: она боится, что я разозлюсь, расплачусь горькими слезами, заупрямлюсь. Но ничего такого не произошло. Мама еще не кончила говорить, а я уже вжилась в свою новую фантазию, материал для которой я, конечно же, почерпнула из романов.

Мне вообразился страдающий от деспотизма моего отца, беззаветно влюбленный в меня человек; пусть он не получил должного образования, зато он способен испытывать сильные чувства; я буду внимательна к нему, я помогу ему восполнить пробелы в его образовании, мы будем беседовать о прочитанном. Вот какие у меня появились мысли. Разумеется, ничего нет проще, чем посмеяться над собой тогдашней. Но стоит ли? Да, теперь я чуть получше разбираюсь в обыденной жизни, но все равно я слишком многого не знаю. И разве, утрачивая наивность, мы не утрачиваем чистоту души? Стоило бы о такой утрате пожалеть!

Итак, я не закапризничала, не рассердилась, а скромно спросила:

— Можно мне с ним поговорить?

Я увидела, как мама обрадовалась, и тогда я испытала удовольствие от своего скромного и достойного поведения. Никогда еще я не видела маму такой радостной. Она поспешно пообещала мне, что скоро мы встретимся в гостях у одной из ее старых приятельниц.

Мамина приятельница и ее престарелый супруг жили в довольно ветхом доме. Европейской мебели там не было. На полу в гостиной — персидский ковер, на тахте — красное бархатное покрывало. Пожилая служанка принесла кофе на серебряном подносе старинной чеканки.

Я сидела рядом с мамой, скромно склонив голову, но за этой смиренной позой скрывалась радостно возбужденная душа. Чему я радовалась? Тому, что наконец-то моя жизнь изменится. Я стану замужней женщиной, испытаю новые чувства.

Джемиль сидел напротив нас и молча прихлебывал кофе. Я потихоньку разглядывала моего будущего мужа. Худощавый, он казался неуклюжим. Новый костюм сидел на нем мешком. Вероятно, и феска была куплена новая и топорщилась как-то смешно. Я поняла, что его темные волосы зачесаны назад. Кажется, волосы у него были хороши. Да они и сейчас разве плохие? Только все равно я не могу себя заставить прикоснуться к этим волосам.

Вот Джемиль поднял голову. Глаза у него темнели как-то смутно из-под тяжелых век. Очень заметны были морщины на смуглом лице. Это не были морщины старости, но обычные морщины крестьянской зрелости, крупные, резкие.

Что я чувствовала? Попробую сама себе объяснить.

Прежде всего — собираясь встретиться с Джемилем, я воображала, что я не только более образованна, чем он, но и чувства у меня богаче и тоньше. Я не отдавала себе отчета в том, что смотрю на него сверху вниз. Мне и в голову не приходило, что и он может относиться ко мне точно так же. А ведь все так просто — ему, самолюбивому человеку, уже кое-чего добившемуся в жизни, вовсе не хотелось, чтобы какая-то взбалмошная девчонка поучала и воспитывала его. Напротив — это он думал, что, вступая в брак со мной, делает мне одолжение, мне и моим родителям. Джемиль уже приобрел свой жизненный опыт, сделал свои выводы; а я, в сущности, собиралась опровергать эти его выводы, внушать ему свои мысли и чувства. И дело было совсем не в том, что в обыденной жизни Джемиль был опытнее меня. Ведь и я успела прожить на свете почти восемнадцать лет, и я накопила некий опыт, обобщила свои впечатления, сделала выводы. Просто мы — Джемиль и я — никак не совпадали друг с другом и потому ничего не могли друг другу дать. Это даже странно — два человеческих существа, вполне могущих соединиться телесно, абсолютно несоединимы духовно.