Сабахатдин-Бора Этергюн - Врач-армянин

Наконец-то! Сабри принес записку в запечатанном конверте. Элени проводила его ко мне. Днем. Джемиля не было. Завтра!

Примчалась к Мишелю. Несколько чудесных часов полной, счастливой жизни. Я сказала, что Сабри лучше приходить днем, когда Джемиля не бывает дома. Миш ответил, что он и сам догадался предупредить Сабри.

— Ведь я люблю замужнюю женщину.

— А это не страшно, что Сабри так много знает о нас?

— Я ему доверяю, я ведь тебе уже говорил. Не думай об этом. Сабри — надежный человек.

Он как-то странно произнес это «надежный человек», будто речь шла не о слуге, переносящем любовные записки, а о каком-то заговорщике. Смешно!

Вернула ему «Шагреневую кожу» и высказала свои соображения. Но он все время прерывал мои рассуждения поцелуями. Я даже немного рассердилась.

— Женщина, предпочитающая мыслить, а не целоваться, — чудо!

— Тебе не нравится такое чудо?

— Мне все в тебе нравится. Ты — моя, как мое тело, мои руки.

— Ты так нравишься самому себе?

— Но я ведь у себя один, другого меня у меня нет, — он улыбнулся и подмигнул мне, сильно зажмурив правый глаз.

— Но я не хочу быть ничьей собственностью.

— Хорошо. Тогда я убью себя и ты больше не будешь моей.

Вот наши разговоры! Когда запишешь, вроде бы и смысла особого нет и никакой оригинальности. Но когда говоришь и слушаешь, все эти незамысловатые реплики полны такого значения… Может быть, всему причиной интонации?

Я сказала Мишелю о вечере у Сабире. Он приедет.

Сабире заехала за мной. Джемиль был дома. Ну и пусть! Я не совершаю ничего предосудительного.

Вечер прошел чудесно. Как весело было притворяться, будто мы с Мишелем незнакомы. Я оживилась. Я не чувствовала себя теперь беззащитной, никому не нужной. Не собиралась вглядываться в чужую жизнь, ведь у меня теперь есть своя жизнь!

Обменялась несколькими фразами кое с кем из женщин. Но заметила, что они побаиваются меня. Теперь ведь и я стала женщиной. Я осознала силу своей привлекательности. Танцевала. Была сдержанна и горделива. Сабире гордилась мной. Ее спрашивали, кто я. Она ответила, что жена одного коммерсанта. Ее собеседник начал уговаривать ее пригласить его и меня к ней в гости в городской дом.

— Но это бесполезно, дорогой Сермед-эфенди! Абсолютно бесполезно.

— Что? Уже занята?

— Увы, верна супругу.

— И потому бывает у вас на вечерах?

— Что делать, бедняжке нравится воображать себя грешницей.

— Только воображать?

— И не более того.

Мы с Мишем слышали этот разговор, переглядывались исподтишка и едва сдерживали смех.

Миш снова пел. И никто не знает, что эти песни были для меня.

Живу от записки к записке.

Сегодня вечером после ужина разговаривала с Элени. Она рассказывала о своих родителях, о ребенке. Она надеется скопить себе приданое. Но эта война, подорожание всех товаров могут разрушить ее надежды. Подарила ей еще одно платье и брошку. Преданность нужно вознаграждать.

Сюрприз. Миш взял напрокат автомобиль.

Прокатились по Багдадскому шоссе. Автомобиль — это замечательно. Чудесные ощущения — быстрота, ветерок. Но я сердилась. Во-первых, Миш слишком тратится. Во-вторых, лучше не рисковать, пока я не разведена с Джемилем.

А после развода? Что будет? Сама не знаю. Лучше всего было бы уехать куда-нибудь в Швейцарию или в Париж. Вдвоем. А дальше? Ну, незачем загадывать так далеко.

Миш подарил мне золотой браслет — филигрань и цветные камни — темно-красные и лиловые. Могу спокойно носить. Ведь у меня есть деньги, я могла сделать себе такой подарок, никто ничего не заподозрит.

Снова вспоминала, какой неуклюжей, неуверенной в себе была я в этой жизни прежде, до Мишеля.

Я совсем не верила в себя, в свою красоту. Я стремилась оправдывать Джемиля.

Но в глубине души я, конечно, и тогда была женщиной; например, я чувствовала, что отношение Джемиля ко мне — оскорбительно.

Расскажу о том, что случилось сегодня. Как началось и как закончилось. На душе — горечь. Но все же я спокойна. Я верю, что это просто случайная размолвка, недоразумение.

А начиналось все очень мило и доверительно.

В спальне Мишеля мы рассматривали книги. Я обратила внимание на несколько книг, отпечатанных непонятным шрифтом. Догадалась, что это книги на армянском языке.

Дальше?

Опишу все как было.

Не могу сказать, что меня заинтересовали эти книги. Армянское в Мишеле не привлекает меня. Мне стыдно, но это все же так. Если уж на то пошло, я бы предпочла, чтобы он был болгарином. Болгары — все же наши, балканцы. А в армянах я ощущаю что-то чужое. Но ведь я изо всех сил борюсь с подобными своими ощущениями. Стыдно, да, но мне даже неприятно произносить вслух его армянскую фамилию — Пилибосян.

Но я борюсь. Я стараюсь переделать себя, стать другой.

Я попросила его рассказать мне об армянской литературе, о поэзии.

Он охотно согласился, но, впрочем, кинул на меня испытующий взгляд.

Начал декламировать приятно звучащие стихи. Тут же пересказывал их содержание по-французски. Это были любовные стихи, очень напоминавшие мне лирику наших, турецких поэтов. Возможно, эти армянские стихи и написаны под влиянием турецкой поэзии. Но об этом своем предположении я решила молчать. Разве я ученый, чтобы проводить подобные аналогии?

Мишель прочел следующее стихотворение (привожу по памяти, не ручаюсь за точность). Да, может быть, не вполне точно цитирую, но смысл передаю верно. Итак: что-то вроде: «Невестка разожги огонь, мой сын возвращается с победой». А потом оказывается, что сын вовсе не возвращается с победой и тогда: «Невестка, погаси огонь, моего сына везут мертвым».

Я спросила, кто автор этого стихотворения. Мишель назвал имя. Кажется, Варужан. У меня немного путаются все эти имена, которые он мне назвал.

Оказалось, это современный поэт.

— Он живет в Стамбуле? — спросила я.

— Да.

— Ты знаком с ним?

— Нет, я не близок к этим кругам. Я ведь все же не поэт, а врач, и когда случается пишу стихи, пишу их на турецком языке.

Но армянские стихи он декламировал увлеченно, с удовольствием.

Я задумалась. В сущности, это даже трогательно, то, что он пишет стихи на турецком языке и в то же время любит и армянские стихи, написанные на языке его отца. Но о чем оно, это армянское стихотворение? О какой это победе идет речь и что за поражение оплакивает автор? Я знаю об армянских беспорядках при Абдул-Гамиде. Стало быть, поэт-армянин, живущий и пишущий в Стамбуле, где ему позволяют жить и писать, мечтает о том, чтобы разорить страну, в которой он живет? Это подстрекательское стихотворение. Но я уверена, если посадить этого человека в тюрьму, все французы и немцы немедленно закричат о притеснениях и терроре…