Нелли Осипова - Вторая молодость любви

— Ты меня удивляешь! Где же быть новорожденному, как не дома. — Митя немного успокоился, и в голосе его появились привычные насмешливые нотки. — Спит и сосет, сосет и спит.

— Да я не про ребенка спрашиваю. Отец где? — допытывался Генрих.

— А черт его знает! Ни Татошу, ни нас с малышом это не интересует.

— То, что вы с Сашенькой ничего мне не сказали, я еще могу понять, но Татоша… как она могла промолчать, утаить!

— Думаю, боялась твоей реакции. А лучше сам у нее спроси, раз уж собрался приехать, — ответил Митя.

Распрощавшись, Генрих положил трубку и произнес, обращаясь неизвестно к кому:

— И спрошу! Обязательно спрошу!

Таня не слышала телефонного разговора отца — она купала в ванной малыша под наблюдением и при участии тети Маро.

Сашенька на протяжении всей беседы сидела затаив дыхание напротив Мити, не спускала с него глаз и по односторонним репликам мужа пыталась догадаться, как воспринял Генрих новость.

— Что он сказал, что? — вскинулась она, стоило ему положить трубку.

Пересказав весь разговор с Генрихом, Митя заключил:

— Татоше ничего не надо говорить. Вот приедет — пусть сами и разбираются.

— Правильно. А мы уйдем из дому, — предложила Сашенька.

— Давай ничего сейчас не решать. Там посмотрим, — устало проговорил Митя. — Думаю, я все правильно ему сказал… Черт знает, как я устал… — И он опустился на диван.

Ждать до вторника Генрих не мог. Решение пришло мгновенно — он должен завтра же быть в Москве, чтобы увидеть Татошу, все доподлинно узнать, во всем разобраться.

Субботний вечер ушел на хлопоты по перебронированию номера в гостинице, билета на самолет и на сборы.

К Ореховым он свалился как снег на голову.

Таня спала после беспокойной ночи: малыш требовал есть через каждые три часа, независимо от времени суток, и ей приходилось кормить его и в три ночи, и в шесть утра. К счастью, наевшись, он тут же засыпал и до следующего кормления никого не беспокоил.

Приближалось время ужина.

Сашенька возилась на кухне, Митя смотрел по телевизору футбол.

Позвонили в дверь. Митя нехотя оторвался от телевизора, пошел открывать, ворча себе под нос: «Интересно, кого это принесло…»

На пороге стоял Генрих с букетом цветов.

Друзья молча обнялись и стояли так некоторое время, похлопывая друг друга по спине.

— Митя, кто там? — послышался Сашенькин голос из кухни. Не дождавшись ответа, она вышла в прихожую и замерла: дверь была распахнута, а на пороге стояли, обнявшись, Митя и Генрих.

— О Господи, Генрих! Это же можно людей заиками сделать! — воскликнула она. — Что, так и будете стоять или войдете в квартиру?

Суматоха в коридоре разбудила Таню. Она встала, набросила халат, собираясь выйти. В это время тихонько приоткрылась дверь, заглянула улыбающаяся Сашенька.

— К тебе можно? — таинственным шепотом спросила она.

— А кто там? — зевая, спросила Таня.

— Сама увидишь, — ответила мать и отступила в сторону. Вошел Генрих, увидел румяную, чуть встрепанную после сна и удивительно домашнюю Татошу. У него перехватило горло, и никакого желания выяснять отношения, задавать вопросы не осталось. Ни слова не произнеся, он сгреб ее в охапку, прижал к себе и стал целовать.

— Это ты… это ты… — шептала Таня, обнимая его. — Ты простил меня?

— За что, моя Татоша?

— За все…

— Мне не за что прощать тебя, я только досадую, что ты не поверила в мою любовь, не доверилась мне, а вместо этого нагородила тайны мадридского двора.

— Я верю тебе, я люблю тебя… просто я наделала кучу глупостей.

— Значит, у меня будет глупенькая жена, — сказал Генрих и, спохватившись, спросил: — Но ты будешь моей женой?

— Да, да, да! — почти крикнула Таня.

Генрих испуганно приложил палец к губам:

— Ты разбудишь ребенка, тише…

— Его может разбудить только голод, а это произойдет, — Таня взглянула на часы, — через тридцать пять минут.

— Он очень похож на тебя. — Генрих пристально, внимательно вглядывался в малыша.

— А ты опять уедешь? — с тревогой спросила она.

— Теперь все изменится: мы будем жить в Москве, а в Германию я буду ездить в командировку, и когда тебе позволит время — вместе с тобой.

— Значит, мне надо учить немецкий.

— Я вижу, как в твоей глупенькой головке пробиваются ростки здравых мыслей.

— По-твоему я не безнадежна?

— Нет, радость моя, солнышко мое, все у тебя будет в порядке. А как мы назовем его?

— Если бы он был твоим родным сыном…

— Татоша! — резко перебил ее Генрих. — Я ничего не слышал и надеюсь, никогда не услышу от тебя подобных слов. Это наш сын. Прости, я перебил тебя.

— Давай назовем его Отто, — предложила Таня и вопросительно взглянула на Генриха.

— Об этом я мог только мечтать.

Юная наивная студенточка Таня «залетела» от красавца-каскадера — и с ужасом узнала, что ее избранник ЖЕНАТ — и попросту собирается использовать ее в качестве «суррогатной матери» своего ребенка.

Таня с негодованием отвергает предложение «продать» свое дитя — и с гордостью принимает трудную долю матери-одиночки.

Казалось бы, молодую женщину ждут только бедность и одиночество… но однажды в ее жизнь входит немолодой, обаятельный иностранец, когда-то безнадежно любивший ее мать…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Толерантность — терпимость к чужому мнению и вере.

Височная кость (от темпорале).

Корнцанг — длинные медицинские щипцы.

Мнемоника — совокупность правил и приемов, помогающих запоминать нужные сведения.

В порядке (нем.).