Наталья Калинина - Лестница к звездам

— Ты удивилась, что я это знаю? Но у тебя на лбу написано, что ты Мурзик. Ты только что так про себя подумала.

— Ты умеешь читать мысли?

— Нет. Это не то, что ты думаешь. Это называется про-ник-но-вение. Я проникаю в твой мозг вместе с кровью.

— Ты все знаешь про меня?

— Я не хочу знать про тебя все, Мурзик. Ни тебе, ни мне это ни к чему.

В его глазах были мудрость и страдание. Если б не эта ухмылочка…

— Да, если б не она, — вдруг сказал он. — Это насмехается надо мной моя плоть. Ведь я так и не сумел ее обуздать.

Меня охватил мистический ужас. В следующую секунду я испытала жгучую жалость к Юрасику. Я редко испытываю это чувство — я придерживаюсь точки зрения, согласно которой люди получают то, что заслужили.

— Бежим отсюда! — Я схватила Юрасика за руку и потянула. — Уедем в Москву! Там тебя не найдут.

Улыбку на его лице сменила гримаса скорби. Одну маску — другая.

— Не хочу. Там люди. Много людей.

— Ты будешь жить один. У нас на даче. Мы бываем там несколько раз в году.

— Нет. Я не готов к переменам. Пусть все остается как есть.

— Но ты не выдержишь долго. Бежим! Димка, хоть ты скажи ему, — с жаром уговаривала я.

— Он не хочет. Ему здесь хорошо. Как ты не поймешь, что ему здесь хорошо!

На лице Юрасика снова появилась улыбка. Он смотрел на Димку. В его взгляде было обожание.

— Может, он хочет к тебе? Возьми его к себе, Димка.

— Куда? У меня у самого нет угла.

— Но дом записан на тебя, — возразила я. — Ты его хозяин. Таково было желание… бабушки.

Я чуть не сказала: твоей матери. Я внезапно поняла, что многие Димкины беды, в том числе какая-то неопределенность желаний и нерешительность, происходят оттого, что он считает матерью свою родную сестру. Я не могла объяснить это с научной точки зрения. Здесь требовался ум Зигмунда Фрейда.

— Нет. Мать будет против. Она боится Анжелику Петровну.

— Глупости! Из-за того, что вы все как огня боитесь так называемого общественного мнения, то есть провинциальных сплетен, Юрасику придется гнить в психушке. А ведь ты говорил, что любишь его.

Лицо Юрасика постарело прямо на глазах.

— Ты, правда, это говорил? — Он несколько раз часто моргнул.

— Да, — ответила за Димку я. — Он любил тебя с самого начала.

— Это правда? — с еще большим недоверием спросил Юрасик.

Димка молчал. Он стоял, опустив голову, и я не могла видеть выражения его лица.

— Правда, — снова ответила за Димку я.

Юрасик вздохнул с каким-то птичьим присвистом.

— Не надо, чтобы я это знал. Лучше не надо… — Он поднял глаза и посмотрел на меня. — Я тогда хотел пригласить тебя, Лара, загорать со мной на балконе. Нагишом. Ты бы не пришла.

— Нет.

— А Дима пришел, но пошел дождик. Дождик нам все испортил. Мне пришлось надеть парик и пригласить Диму в кино. Из-за дождя мое приглашение загорать нагишом на балконе стало бессмысленным. Если бы не дождь…

«Он тронутый, — подумала я. — Ни одна мать не способна засадить в психушку собственного сына только из-за того, что он хочет быть «голубым».

— Я надел парик. Чтобы в нашем походе в кино был какой-то смысл. Мне понравилось ходить в парике. Он защищал меня от злых глаз. От злых глаз у меня появлялись на коже ссадины и кровоподтеки.

— Я тоже их боюсь, — пробормотал Димка.

— Когда человек меняет наружность, его внутреннее состояние тоже меняется. Парик приносил мне спокойствие. — Юрасик капризно скривил губы. — Отдайте мой парик. Зачем вы забрали у меня парик?

По его лицу потекли слезы.

— Нам пора, — сказал Димка. — Это на всю ночь.

— Но как можно оставить Юрасика в таком состоянии? Мы должны его приласкать, утешить.

— Нет-нет, — поспешно сказал Димка. — Я пас. И тебе не советую.

— Но он ведь наш родственник. Я хочу сказать, он нам как родной, — поправилась я.

— Как раз это и мешает. Юрасик на самом деле мне как родной. Если б я знал, что он мне родной… — Димка вздохнул. — Пошли. Ему теперь не до нас.

Юрасик что-то беззвучно шептал. Но это была не молитва. В глазах Юрасика я не видела смирения.

Мы вернулись той же самой дорогой к машине. Нам никто не встретился. Мне казалось, Юрасик живет в пустыне, как отшельник.

— Так не может продолжаться, — сказал Димка, когда мы снова поднялись ко мне. Я легла, он сел на ковер возле кровати в той же позе, в какой сидел пятнадцать с лишним лет назад. — Я не выдержу. Мы все не выдержим.

— Поговори по душам с Иркой. Если она любит тебя, она поймет и пойдет навстречу.

— В этом городе никто ничего не понимает, зато все считают себя самыми умными.

— Зачем ты женился?

— Сам не знаю. Понимаешь, кроме Юрасика, мне не нравился ни один мужчина. Женщины нравились. Ты в особенности.

— Ты попробовал с мужчинами?

— Нет. Мне кажется, я бы не смог. Разве что с Юрасиком. Но нас разлучили насильно.

— Это был не бред. Но ты сказал всем, что это был мой бред. Зачем?

— Я боялся Старого Мопса. Я уже тогда знал, что все это добром не кончится. И Юрасик это знал. Он говорит, в тот вечер, когда он стоял нагишом перед зеркалом, он увидел на стене сзади себя тень, хотя ее там не должно было быть — свет падал сзади. После того как тебя забрала мать, я болел, целый месяц лежал в больнице. Врачи сказали, что у меня нет никаких отклонений. Я решил жениться, потому что очень боялся этих отклонений. Мать всегда говорила: если в городе узнают, что тебе нравятся мужчины, наш дом обольют керосином и подожгут. Я верил в это. Сначала у нас с Иркой все хорошо было. Но потом я увидел в городе Юрасика, увидел издалека и даже к нему не подошел — выдержал характер, и все полетело к чертям. Когда мы с Иркой занимались любовью, мне казалось, я изменяю Юрасику, хотя между нами ничего не было — ты понимаешь, о чем я. Я стал приходить домой позднее, ссылаясь на неотложную работу, часто ложился спать на диване в столовой. Но Ирка у меня въедливая как моль. Она вызывала меня на откровенность. А разве я мог сказать кому-то, кроме тебя, про нас с Юрасиком? Я и тебе не решался долго говорить об этом. Знаешь, я должен что-то предпринять. То, что я отсиживаюсь под маминым крылышком, не решает проблему, а наоборот. Уехать бы куда-нибудь!

— С Юрасиком?

— Он никуда не поедет. Мы могли бы уехать с тобой. Мы и он — словно одно целое. Я люблю вас обоих.

Я улыбнулась. Мне тоже было приятно окунуться в сложные любовные перипетии нашего треугольника. То, что это был настоящий любовный треугольник, я не сомневалась ни минуты — и все его углы были одинаково значимы. Ни один из них нельзя было заменить, как то можно в ненастоящих треугольниках.

— Он погибнет в психушке. Или превратится в стопроцентного психа. Его поят всякой дрянью.

— Его там ничем не поят, — сказал Димка. — Я их всех купил. Мне это стоило немалых денег. Ирка уверена, что я содержу на стороне бабу. Пес с ней! Она не должна знать правду. О Господи, как бы я хотел бежать из этого проклятого города! Если бы у меня были деньги!