В. Гридасова - Запретный мужчина

— Да ты, я вижу, герой, похвалил он Хулио. — А то оставляйте его мне. Мы его тут живо откормим!

Амаранта вежливо улыбнулась шутке. Выйдя во двор, путники увидели чернявого паренька и запряженную осликом тележку. Глаза у Хулио округлились — ну надо же, ослик! Даже можно погладить!

Добирались довольно долго в тишине и молчании. Горы невольно подавляли своим величием. Их суровость была под-стать суровости Амаранты, непоколебимости ее страшного решения. Только сейчас Амаранта поняла, что горы и были тем, что любила, чего жаждала ее душа. Горы не знали и не терпели никаких прикрас, здесь не было ничего лишнего. Камень и небо, обнаженная простота. И устремленность вверх, к бездонному вечному небу. К небу стремилась и душа Амаранты, надеясь, что вскоре обретет там свой приют.

Похолодало, путники укрылись хозяйскими куртками и согревались, прижавшись друг к другу.

Вскоре ослик зацокал по вымощенной камнем деревенской улице, Амаранта смотрела на домишки, лепившиеся к серым могучим склонам гор, и чувствовала их уродливость и ненужность.

Ослик остановился возле беленого домика с галереей приехали, гостиница. Амаранта расплатилась, паренек двинулся в обратный путь, а они с сыном вошли в просторную комнату с несколькими простыми деревянными столами и весело пылавшим очагом.

Вышла хозяйка, приветливо с ними поздоровалась и, видя, что и женщина, и ребенок очень устали, тут же повела их по скрипучей лесенке на второй этаж.

— Отдыхайте! — сказала она, отворяя дверь в небольшую славную комнату с двумя кроватями, пестрыми ситцевыми занавесками, небольшим столом и кувшином для умывания в углу. — Сейчас я принесу вам теплой воды, а чтобы согреться — по стакану грога. А утром — для вас, сеньора, кофе, а мальчику — молоко.

Амаранта поблагодарила ее слабой улыбкой.

В горах темнеет рано, и за окном было черным-черно.

Хулио разморило в тепле, и он готов был, не дожидаясь умывания, броситься на пышную постель и спать, спать, спать. Но строгая мать настояла на умывании. Порядок есть порядок.

Потом мальчик лежал под теплым одеялом — розовый, улыбающийся, сонный, и мать поцеловала его, пообещав:

— Завтра мы пойдем с тобой гулять.

Он едва успел кивнуть и тут же уснул.

Прилегла и Амаранта — как была, в одежде. Но потом встала, умылась, разделась и вытянулась под одеялом. Порядок есть порядок.

Она думала о завтрашнем дне, она все для себя решила, все продумала. Никому не хотела доставлять хлопот. Завтра они отправятся на дальнюю прогулку в горы. Возьмут с собой поесть и попить. Она сумеет выбрать место для их завтрака. Снадобье действует быстро и безболезненно. Но она успеет, все успеет. Просто несчастный случай, просто сорвались в пропасть…

Ярима понимала, что прежде чем предпринять какие-то действия против отца и сына Гальярдо, Родриго должен убедиться в существовании связи между Валерией и Карлосом.

«А что, если та встреча не была все-таки любовным свиданием? Встретились по какому-нибудь пустяковому поводу, приятно побеседовали и — разошлись».

При этой мысли Яриму бросило в жар, но затем она успокоилась, вспомнив, как смотрела на Карлоса та, явно влюбленная, дурочка. «Нет, даже если Карлос и не думал за нею волочиться, то эта девица сама не оставит его в покое», — рассудила Ярима.

Однако тревога ее была напрасной: Карлос и Валерия продолжали встречаться, и этот факт зафиксировал человек, приставленный к ним недоверчивым Родриго.

Ярима тоже не сидела сложа руки, а возобновила слежку за Карлосом, вооружившись на сей раз фотокамерой. И хотя снимать ей приходилось издали, все же несколько удачных кадров теперь имелось в ее активе — так, на всякий случай, как аргумент в дальнейших разговорах с Родриго.

Сам же Родриго возвращаться к этой теме не спешил, и Ярима опять начала волноваться: а что, если он попросту укокошит Карлоса или, в лучшем случае, каким-то образом заставит его уехать из страны, не увязывая это с Иреной и Херманом?

Между тем Родриго и не думал заниматься Карлосом, а решил активизировать свои действия по отношению к Валерии. Оснований к тому у него имелось предостаточно.

Впервые он увидел Валерию, когда она была еще подростком, и ощутил при этом такое волнение, какого не испытывал ни разу в жизни.

Впоследствии он не однажды пытался понять, чем же так пленила его сердце эта девочка. Красотой? Но в момент их знакомства красота Валерии еще не раскрылась полностью — гадкий утенок только обретал лебяжью стать и нежное оперение. Тогда, возможно, принадлежность девушки к графскому роду и капитал ее отца сыграли свою решающую роль? Отвечая на этот вопрос, Родриго старался быть честным перед самим собой, но ответ выходил тоже отрицательным — ведь другие, не менее родовитые и богатые женщины, не вызывали такого душевного трепета.

Валерия же притягивала Родриго как магнит.

Поначалу он думал, что это вскоре пройдет. Ну, всколыхнула молоденькая девушка в его душе какую-то невостребованную ранее струну, и та отозвалась чистым, светлым звучанием, напомнив, что окружающий мир может быть исполнен теплоты и радости, как это бывало лишь в далеком детстве. Но взрослый, немало повидавший на своем веку Родриго, знал, что детство быстро проходит, унося с собой и ощущение беспричинного, беззаботного счастья.

Он ждал, когда его интерес к Валерии ослабнет, и боялся, что это может произойти.

Однако время шло, и страхи Родриго постепенно рассеялись. Он понял, что полюбил. Сильно, крепко, навсегда. И в душе его сразу же воцарилось спокойствие. Он больше не мучился плотскими желаниями, думая о Валерии, а с какой-то едва ли не отцовской нежностью стал выращивать свою любовь, соразмеряя ее с взрослением любимой.

Чтобы иметь возможность чаще видеть Валерию и общаться с нею, Родриго предложил ее отцу несколько выгодных проектов, прибыль от которых заметно укрепила позиции сеньора Де Монтиано в финансовых кругах. Деловые отношения партнеров перешли в разряд дружеских. Де Монтиано стал приглашать Санчеса на семейные праздники. Родриго в долгу не оставался и тоже часто устраивал то обеды, то ужины, принимая у себя в доме отца и дочь Де Монтиано как самых дорогих и желанных гостей. С Валерией у него установилось некое подобие дружбы — своеобразной, во многом односторонней, напоминавшей покровительство старшего брата над юной, горячо любимой сестрой.

Валерия воспринимала такую опеку как нечто вполне естественное, не придавая ей особого значения. Рано лишившись матери, она привыкла бывать с отцом в обществе его друзей, которое составляли в основном мужчины. Так же привыкла она и к присутствию рядом с ней Санчеса.