Анастасия Орехова - Вкус запретного плода

Но она льстила Илье, присоединяясь в тот момент к нему. Она, хотя и не сразу, но все-таки кое-что уже поняла.

В прошлый раз, приехав из Москвы с дежурства, Денис еще в прихожей первым делом расцеловал Марину, выбежавшую ему навстречу. Она узнала его шаги по скрипу снега под окном кухни. Денис тогда сразу же поделился с ней новостями, пока остальные не успели набежать.

— Видел твою Аню. К ней приехал молодой человек, по всему видать, иностранец. И знаешь, она сразу ожила, подниматься стала с постели, в коридор с ним выходить. Велела тебе привет передать. Прощения у тебя просила, что так плохо с тобой в последний раз разговаривала. Я ее заверил, что ты у нас умница, все понимаешь и нисколечко на нее не сердишься. Я был прав?

Марина с восторгом кивнула.

— Тогда поцелуй меня за это и отпускай скорее! — Денис легонько отстранил Марину и полетел здороваться и целоваться с остальными.

Это было тогда. Но в этот приезд Денис был на себя не похож. Он молча обнял Марину и сказал остальным, выбежавшим в прихожую:

— Всем привет и пока! Мне надо с Мариной поговорить.

Денис молча провел Марину мимо растерянно расступившегося народца. Они поднялись на второй этаж, прошли в Денисову комнату, сели на кровать, и Денис, крепко-крепко, почти до боли сжимая Маринины плечи, сказал ей какую-то совершенно невозможную вещь.

Что у нее, у Марины, больше нет мамы. Что ее мама умерла.

Марине показалось, будто она разом ослепла и оглохла. Перед глазами опустилась тьма, в уши врезался какой-то шум, гул вроде рева турбины. Марина помотала головой, спеша стряхнуть это наваждение. Да нет же, этого просто не может быть! Кто угодно, только не Маринина мама! Умирают старухи, седые, косматые, с трясущимися головами. Но ее, Маринина, мама была такая молодая, такая красивая, что она казалась не мамой, а старшей сестрой! И она ведь тоже ждала ребенка! Правда, чего-то там у нее не получилось, но не в этом же, в конце концов, дело!

— Как, Денис? — не в силах поверить, пробормотала Марина. — Скажи мне, как это могло случиться?

— Так. Ей сделали операцию, ты знаешь?

Марина неуверенно кивнула.

— Знаю, что должны были делать операцию, но не знаю даже какую. Папа мне ничего не сказал, а сама я так и не успела к маме в больницу. — «Теперь уже никогда не успею!» — безжалостно промелькнуло у нее в голове.

— Но ты хоть знаешь, что она тоже была беременна?

Марина снова кивнула.

— Ну вот. На ультразвуке обнаружили опухоль в матке, совсем рядом с ребенком. Эта опухоль стала расти вместе с ребенком, потом даже еще быстрее. Решили срочно оперировать. У меня в том отделении сокурсник работает санитаром. До чего же все-таки тесен мир!

— Денис, но объясни мне, от чего она умерла? Они там что-то напутали с этой операцией?

— Нет. Она… она просто не проснулась после наркоза. Марина, не плачь, пожалуйста, ты только представь, какая это на самом деле прекрасная смерть — заснуть и не проснуться! Без боли, без предсмертных судорог, без страха смерти! Ей-Богу, можно позавидовать!

— Замолчи! — дико закричала на него Марина. Она не могла больше этого выносить. — Ты же ничего не понимаешь! Как ты можешь? Как у тебя только язык поворачивается? Хорошая смерть! Ведь это же моя мама!

Марина плохо помнит, что было с ней дальше. Кажется, она кричала, рвалась куда-то бежать, Денис ее удерживал, потом он насильно заставил Марину проглотить какие-то гомеопатические шарики, от которых она словно бы впала в забытье. Вроде бы она лежала на широкой Денисовой кровати, и свет луны назойливо лез ей в глаза, а Денис сидел у нее в ногах. Иногда Марина видела, что сидит вовсе не Денис, а Женя или Алена, но чаще всего там сидел именно Денис.

Кажется, Марина что-то пила, не то чай, не то молоко, и все уговаривали ее что-нибудь съесть, но есть Марина совершенно не могла. Зато почему-то ужасно хотелось спать. Во сне Марина видела маму, разговаривала с ней, о чем-то ее расспрашивала, сидела у нее на коленях. С удивительной настойчивостью повторялся такой вот сон: Марина с мамой едут в Дом игрушки, едут долго, через всю Москву, почему-то на трамвае, наконец приезжают, вместе идут в тот отдел, где продаются куклы, выбирать Марине куклу на день рождения. Долго ходят, придирчиво осматривают по очереди всех кукол, пока наконец мама не восклицает:

— Ах, вот это то, что надо! Посмотри, Марина, какая прелесть!

И мама снимает с полки и протягивает Марине шелковый розовый конвертик. Марина берет его в руки и видит, что в конверте не кукла, а Ксюша. Ксюша таращит на Марину серенькие сонные глазки и шевелит губами — не то улыбается, не то собирается заплакать.

— Мама, мама! — кричит Марина. — Это же не кукла, это живая девочка!

— Глупая! — Мама гладит Марину по голове. — Это же еще лучше! Живая девочка будет плакать, пить молочко, научится потом бегать и разговаривать.

— Но я не хочу живую девочку! Я хочу куклу, куклу!

Марина роняет конверт, топает ногами и плачет. Ксюша в конверте ударяется об пол и тоже ревет. Мама смотрит на них растерянно и огорченно. Вокруг собирается толпа, Ксюша в конверте вопит как резаная. Мама поднимает ее и кладет обратно на полку.

— Хорошо, — произносит мама грустным и бесконечно усталым голосом, — пойдем поищем тебе что-нибудь другое.

В этот момент Марина просыпается. Сон и явь путаются. Марина улыбается, ей вдруг кажется, что она только что совершила невероятно удачную, лучшую в своей жизни, чудовищную по невозможности сделку: каким-то образом обменяла Ксюшу на маму. И в полусне Марине кажется, что теперь все в порядке: мама жива и навсегда останется с ней, а Ксюши, может быть, никакой никогда и не было!

Потом сознание возвращается к Марине, и она начинает плакать, пока опять не забывается сном, чаще всего тем же самым.

И долго еще, когда Марина пришла в себя и боль от происшедшего в ней слегка поутихла, при одном только виде Ксюши Марину начинал вдруг жечь стыд. И как же это она могла, пусть даже во сне и в полувменяемом состоянии, желать смерти невинному дитяти?

На третий день Марина наконец встала, пошатываясь, спустилась в кухню и попыталась что-то съесть, но безрезультатно, потому что ее прямо сразу вырвало на кухне, и Марине было ужасно неловко и стыдно перед Женей и Валерьяном, которые там сидели. Валерьян побежал за тряпкой, а вернувшись, сказал:

— Ты, пожалуйста, не волнуйся, это пройдет. Со мной тоже поначалу так было.

Марина с трудом вспомнила, что он тоже сирота.

Было раннее утро, часов шесть или около того. Вошел Денис, как всегда в белой рубашке и при галстуке.

— Марина, сегодня похороны. Ты как, сможешь добраться до Москвы? Мне кажется, что ты должна там быть.