Мейвис Чик - Собачьи дни

— Нет, конечно.

— Но ведь собак убивают, если они кусают людей или овец, так?

— Да, — согласилась я, — но кроликов им кусать не возбраняется.

— Лучше давай как можно быстрее починим изгородь, — сказала дочь.

— Я так и собираюсь.

— И обещай в мое отсутствие присматривать за Брайаном, чтобы с ним ничего не случилось.

Я заверила дочь, что глаз с него не спущу.

Почему, ну почему в качестве замены папочке она не выбрала канарейку? Вариант гораздо более подходящий, учитывая его профессию.

На следующий вечер мне позвонили из резиденции Уэббов. В разговоре миссис Уэбб кратко сообщила, что подала в полицию жалобу о том, что Брайан напал на ее дочь и что лучше нам поскорее избавиться от пса, а то она места не находит от беспокойства. Собрав в кулак все достоинство, которого у меня не много, я ответила, что сожалею, если ее дочь испугалась, но то было всего лишь смешное недоразумение и при условии, что Булстрод перестанет лазить на чужие участки, мир и гармония будут восстановлены. Собеседница с не меньшим достоинством и скрытой угрозой в голосе согласилась. Вскоре после этого Уэббы соорудили в саду проволочный загон, и из окна нашей дальней комнаты было видно, как Булстрод сидит сгорбившись, словно образцовый пасхальный зайчик, или по-идиотски прыгает внутри. Я вздохнула с облегчением: с такими защитными мерами и поправленной изгородью можно спать спокойно. Мне хватало дел на новой должности и прочих мелочей вроде попыток подруг свести меня с мужчинами, совершенно мне не подходящими, так хоть Брайана с Булстродом можно было сбросить со счетов, да и Гордон, кажется, устроил личную жизнь. На ближайшем этапе предстояло научиться поддерживать себя на плаву, и задача не казалась архисложной.

Мистер Харрис оказался человеческой версией Брайана: малоподвижный и с влажными карими глазами, лишенными всякого выражения, кроме случаев, когда ему бросали вызов цифры. Бухгалтеру очень нравилось иметь грудную жабу, он часто говорил о ней в промежутках между минутами, когда в офисе наблюдалась некоторая активность. Я слушала начальника с повышенным вниманием, ибо излюбленная тема содержала забавную мимическую часть, за которой мне нравилось наблюдать: когда сердечный клапан начинал донимать хозяина, мистер Харрис принимался вертеть волоски в правой ноздре двумя пальцами левой руки и не бросал занятия, пока его не отпускало. Полагаю, в ноздре у начальника располагалась зона удовольствий.

На работу я одевалась в высшей степени благопристойно: юбка с джемпером, туфли без каблуков, чуть заметный намек на женственность вроде сережек и шарфа, чтобы избежать однообразия. Инстинктивно выбранная тактика оказалась верной: как позже признался мистер Харрис, моя предшественница, блондинка, была значительно моложе, сильно душилась и держалась раздражающе фамильярно. К тому же она, как казалось мистеру Харрису, проявляла мало внимания к теме его здоровья и, не скрываясь, флиртовала с менеджерами торгового зала.

— И что с ней стало? — спросила я.

— Вышла замуж за начальника по продажам, — грустно ответил он. — И, увольняясь, оставила учетные записи в ужасающем состоянии.

Я сокрушенно поцокала языком.

— Вот-вот, — отозвался бухгалтер и добавил, задержав на мне взгляд влажных глаз: — Именно поэтому я выбрал на эту должность зрелую женщину, способную аккуратно выполнять рабочие обязанности, не отвлекаясь на, э-э-э, подобные штуки. Офисные романы очень подрывают мораль коллектива, вы не находите? — Рука мистера Харриса поднялась к ноздре. — Для меня чрезвычайно важна спокойная атмосфера. Пусть эти, — он отнял руку от ноздри, указав на дверь, которая вела к простым смертным, — хоть в лошадки играют, если иначе не могут, но у себя я хочу и прошу покоя.

— Я здесь для того, чтобы работать, мистер Харрис, — сказала я, подавив странное раздражение определением зрелой женщины, не способной играть в лошадки, и углубилась в проверку счетов. Деньги — вот для чего я здесь нахожусь. Я стерплю все — даже амплуа божьего одуванчика — ради куска хлеба.

Конечно, не обходилось без связей между двумя мирами — «Джарндис и Джарндис» и «Высокотехнологичными компьютеризированными офисными системами»: решительно пресекаемые поползновения брать наш кофе («Конечно, нет, мисс Бреттл») или появление в приоткрытой двери веселого бородатого лица (почему все продавцы компьютеров носят бороды и серые костюмы?), обладатель которого спрашивал: «Слышали последний анекдот?» («Нет, мистер Хардинг, и не горим желанием его услышать»); но сильнее всего мягкую внутреннюю плоть нашего приватного сердца терзали расходные заявки. Бородатые мужчины в серых костюмах бесконечной чередой являлись по вызову мужа с мохнатыми ноздрями, который урезал наглые притязания до нужного размера, испепеляя их лучами своей могучей логики до маленьких кучек золы, и откидывался на стуле, крутя большими пальцами сцепленных ладоней, счастливый и довольный. Ей-богу, со стороны носящих-бороды-и-серые-костюмы было бы нехорошо не пытаться завышать суммы в расходных заявках.

В целом я была вполне довольна новой должностью. Вопреки предсказаниям Джо и Лидии у меня не возникло ни малейшего намека на роман с кем-нибудь из наших чемпионов по программному обеспечению — скорее уж с мистером Харрисом. Признаюсь, меня искушала мысль — мы ведь каждый день сидели напротив друг друга — внезапно прыгнуть на бухгалтера с криком о неутолимой страсти, просто чтобы поглядеть, как он выкрутится, но это была не более чем авторская модификация изготовления бумажных самолетиков с целью убить время. Учитывая стенокардию начальника, мне понадобился бы мистер Поунелл для защиты от обвинения в преднамеренном убийстве. Слава Богу, что, подобно адвокатам, бухгалтеры не умеют читать мысли. Зрелая женщина, утратившая желание играть в лошадки… Мистер Харрис случайно угадал.

Рейчел начала учиться. Мы часто плакали вдвоем перед тем, как ей идти спать, — дочь из-за потери семьи, привычной и желанной, я из-за собственной вины (в болезни нет логики) в том, что нанесла эту рану. Очень часто перед сном Рейчел звонила Гордону, и очень часто его не оказывалось дома — Миранда без прыщей завела с ним оживленный флирт (с нашего единодушного благословения). Когда Рейчел все же удавалось поговорить с отцом, она вешала трубку совершенно расстроенная, плачущая над собой и папочкой — во время нечастых созвонов Гордон без зазрения совести прибеднялся как только мог. Но я не могла обвинить его или запротестовать: по-своему он шел навстречу, и все, что я могла сделать, — утешать Рейчел в тяжелые дни. Филида говорила: время, время и еще раз время, и я свято верила в правоту подруги. Брайан при всех его недостатках, словно нарывный пластырь, вытаскивал наружу чувства, которые иначе дочь таила бы в себе. Слабый, нуждающийся в заботе (хотя последнее шло вразрез с его собственным мнением) пес служил Рейчел точкой приложения сил в разлуке с отцом. Недели шли, и постепенно слезы перед сном стали реже, а воскресные визиты и однообразная ежедневная рутина превратились в установленный и легко принятый порядок.