Мейвис Чик - Собачьи дни

Вернувшись в столовую, мы уселись друг против друга. Мне стало легче, хотя я по-прежнему плавилась от возбуждения.

— Нам понадобятся резиновые сапоги, — сказал Роланд, невольно вернув меня на землю (я размышляла о вещах, никак не связанных с возвращением кролика в загон).

— Как хорошо, что ты предложил такой отличный выход, — похвалила я, смакуя бренди. — Скажи, а та история произошла на самом деле? Где ты ее слышал?

— Наверное, Рут рассказала.

Как он может с такой легкостью упоминать имя жены, учитывая все обстоятельства? Я посуровела сердцем и другими частями тела, опасно смягчившимися от присутствия Роланда.

— Вот как? — уточнила я, отмахнувшись от опасных фантазий.

— Но это вымысел, сказка. И кончается все очень смешно.

— Расскажи, — попросила я, сжав зубами край бокала.

— Ну, в той истории — только не переноси это на наш случай…

— Я не собираюсь ничего переносить, — откровенно высказалась я, подумав, что выдерживаю свою роль довольно прилично. — Продолжай.

— Мы остановились на том, как хозяйка дома подложила приведенного в божеский вид кролика назад в клетку, верно?

Я кивнула.

— А на следующее утро, снимая с веревки высохшее белье…

— Прелестная домашняя сценка.

— Да, прелестная домашняя сценка… Леди не удивилась, услышав вопль соседского ребенка, увидевшего, что его кролик мертв…

— Ну?..

— Леди в ожерелье из бельевых прищепок просовывает голову сквозь изгородь, готовясь решительно отрицать свою причастность к преступлению, и осведомляется: «Что случилось, малыш?» На это растерянное дитя, сжимая в ручонках свежеотмытый труп, с рыданиями отвечает: «Мой кролик вчера умер, и я похоронил его в углу сада, а сейчас он с-с-снова в своей к-к-клетке!»

Роланд захохотал, держась за живот. Я старалась сохранять серьезность, но не сдержавшись, расхохоталась столь дико и зловеще, что зрители, если бы они присутствовали при этой сцене, могли бы зарыдать. Заходясь от смеха, словно кудахчущая курица, вылетевшая из ада, я вдруг вспомнила, что этот анекдот рассказала ему жена. И мне стало не смешно.

— Нам лучше побыстрее с этим покончить, — решительно сказала я и подняла лампу, чтобы осветить путь в кухню.

Как ни стыдно в этом признаться, мои резиновые сапоги оказались Роланду впору, разве что немного тесноваты. Правда, я не удержалась и сказала, что мне они были велики и я надевала их на две пары шерстяных носков. С трудом натянув сапожки Рейчел, купленные на вырост, в чем я также почувствовала себя обязанной признаться (нельзя же дать Роланду повод заподозрить, что с моей дочерью что-то не так), я скорее семенила, нежели шагала по тропинке, освещаемой лучом карманного фонарика. С отмытым до стерильной чистоты мертвым Булстродом мы прошли через сад до дыры в заборе (доски снова оторвались из-за чудовищного ветра, продемонстрировав качество работы кустаря-одиночки, которого я нанимала для починки изгороди) и проникли в сад Уэббов.

К счастью, большая часть плана оказалась выполненной до нас: деревянный загон почти лежал на боку, хотя был ли тому виной ветер или нападение Брайана, не скажу. Роланд опустился на колени (я держала фонарь) и очень осторожно положил кроличий труп на землю, набросав сверху деревянных обломков, которыми была усыпана земля вокруг. В свете фонарика картина выглядела очень убедительно, о чем я не могла не сказать. Панегирик оборвал звук открывшейся двери. В темноте садика замерцал новый источник света, и голос, которым могла бы говорить королева, беспокоящаяся за своих корги [42] Порода маленьких декоративных собак с короткими лапами и заостренными ушами. , произнес:

— Булстрод! Булстрод! С тобой все в порядке?

Я услышала тихий шепот Роланда: «Вот будет прикол, если кролик ответит «Да»!», и тут Пенелопа, оказавшись совсем рядом, задела локтем меня и мой фонарик, обнаружив, таким образом, наше присутствие.

Из головы вылетели все мысли о флирте. Я лишилась дара речи и даже забыла, что мне жутко жмут резиновые сапоги. Отпрянув в картинном ужасе, словно персонаж мультфильма, я оступилась и рухнула навзничь в заросли магонии Пенелопы Уэбб.

Читатели, увлекающиеся садоводством, знают, что листья у магонии острые и очень колючие, почти как у остролиста. Они немилосердно царапали чувствительную кожу, доставшуюся мне при рождении. Падая в магонию, я подумала, что ужасный кустарник и Пенелопа Уэбб, цитируя Кэрролла, — одного поля ягоды. Внешне привлекательные, но лучше обойти их стороной, не то пожалеешь. Моя мысль получилась длинной и метафорической, но ведь и падала я долго. Магония никогда не была и не будет моим любимым растением. Помнится, падая, я размышляла о двух вещах: во-первых, что променяла бы неизбежный скандал на возврат к существованию в качестве миссис Мюррей и жизнь с Гордоном Мюрреем. А во-вторых, что острые листья, пребольно исцарапав незащищенные участки тела (ноги под коленями, руки ниже локтей, запястья, шею и уши), существенно подпортят удовольствие от объятий, мысль о которых не покидала меня даже когда я лежала, поверженная, как Люцифер.

Мой (вернее, Роланда) фонарик выпал, когда процесс падения наконец-то прекратился, и мне пришла в голову идея остаться в зарослях магонии до скончания времен. Это намного лучше, чем терпеть то, что, несомненно, меня ожидает. Закрыв глаза, я притворилась безжизненной. Наконец-то я узнаю, что означает быть Брайаном.

Люди не желают оставить вас в покое. Вы тихо-мирно пытаетесь умереть, сунув голову в духовку газовой плиты, но в дверь звонит молочник с требованием уплаты и отрывает вас от дела. Убедив себя, что вам идет красное (хотя мама всегда утверждала обратное), немедленно слышите комментарий заботливой подруги, обеспокоенной тем, что вы выглядите как открытая рана. Так и здесь: я радостно готовилась отойти в лучший мир непосредственно из колючего куста, но этому не суждено было осуществиться — Роланд вытянул меня из магонии. Пенелопа Уэбб стояла рядом, озаренная слабым светом карманного фонарика, и ее надменности могла позавидовать легендарная Титания.

Ситуация требовала объяснений.

— Мне очень жаль Булстрода, — начала я. — А-ай!

Роланд ущипнул меня повыше локтя в совершенно не игривой манере.

— Миссис Мюррей увидела, что здесь что-то случилось, — сказал он, — поэтому мы пришли сюда. — Роланд снова предостерегающе сжал мое плечо, увидев, что я открыла рот, собираясь сказать сама не знаю что. Некоторое время он распространялся о разразившейся ночью буре и рухнувшем загончике и закончил фразой, с которой я не стала спорить: — Но, боюсь, кролик был уже мертв…

Пенелопа Уэбб сникла. Титания исчезла, уступив место измученной матери, отчего я ощутила огромное облегчение и даже некоторую симпатию. В отчаянии вцепившись пальцами в волосы и при этом самым комичным образом передвинув обруч с бантиком, соседка простонала: