Каридад Адамс Браво - Дикое Сердце (ЛП)

Скача галопом верх по склону, преодолевая крутую дорогу и оставляя позади себя берег, крепкие лошади легко тянули двухместную повозку, подхлестываемые кнутом Хуана. Твердой рукой он направлял лошадей, которые на вершине первого же холма, позволили увидеть маленькую долину, где раскинулись тростниковые плантации и возвышался простой кирпичный сахарный завод, а оттуда на скакуне, свадебном подарке Айме, вдруг выскочила Моника де Мольнар, встав поперек дороги.

– Осторожно, хозяин! – предупредил Колибри.

– Будь она проклята! – ругнулся Хуан, резко останавливая мощных вспотевших лошадей, которые ржали и стучали копытами.

– Вы убили ее, убили, хозяин! – воскликнул испуганный негритенок.

Одним прыжком Хуан оказался рядом с женщиной, которая прокатилась по дорожной пыли, и уже сама поднялась, не ожидая его помощи, посмотрела в лицо скорее злобно, чем со страхом:

– Дикарь! Вы дикарь!

– Святая Моника!

– Хуан Дьявол!

Она отступила, узнав его, и распахнула удивленные глаза. Секунду они стояли молча, сбитые с толку, словно не могли поверить своим чувствам, словно взаимное превращение поразило их одновременно.

– Вы, вы! Это вы?

– Да, я… Я…

Хуан приблизился к ней, пристально глядя на нее, и в сердце затрепетал луч надежды. Эта прекрасная женщина, сейчас одетая в обычную одежду; ее неожиданное присутствие на землях Д`Отремон, которую он не мог представить больше нигде, кроме далекого монастыря; ее появление посреди дороги… А может быть дела обстоят вовсе не так, как он подумал?

– Мольнар, Мольнар… Вы тоже Мольнар! Или вы сеньора Д`Отремон?

– Я? Вы сошли с ума?

– Значит не вы вышли замуж за Ренато Д`Отремона? Не вы? Тогда, это Айме. Айме!

Он шел к Монике, а она со страхом в глазах отступала назад. Она понимала, слишком красноречиво было выражение мужественного лица, дрожащих губ, сверкающих глаз, сильных рук, которые резко схватили ее, но от которых она освободилась, гордая и сердитая, приказав:

– Отпустите меня! Как вы осмеливаетесь?

– А как она осмелилась сделать мне такое? Мне! Мне!

– А вы кто? Я ничего не понимаю.

– Конечно же понимаете. Я в ваших глазах вижу, что понимаете. Она не могла выйти замуж за другого, и вы это прекрасно знаете! Она не могла, ей будет стоить жизни то, что она сделала!

– Очнитесь! Вы что, потеряли разум?

Теперь уже она преградила ему путь, когда он пошел к экипажу, который придерживал Колибри за вожжи своими дрожащими руками. Вдруг она увидела невообразимую картину ужаса, словно ярчайшее сияние луча ослепило глаза.

– Куда вы пошли?

– Куда же, как не искать ее? Где бы она ни была и ни находилась, я должен встретиться с ней!

– Она рядом со своим мужем!

– И что? Вы думаете, меня это остановит, потому что этот идиот, ничтожество, этот никчемный…?

– Замолчите, или я дам вам пощечину! Это вы идиот, ничтожество, пустой человек!

– Вы хотите, чтобы я задушил вас? – пришел в ярость Хуан.

– Сделайте, если осмелитесь!

– А что, если осмелюсь? Вы и вправду хотите, чтобы я совершил безрассудство? Уйдите с дороги!

– Я не отпущу вас, пока вы не выслушаете меня! По какому праву вы собираетесь добраться до Айме?

– Что? По какому праву? Вы что, не знаете, кем был я для нее? Разве вы не знаете, что я приехал выполнить обещанное? Разве она не рассказала вам, что это со мной, с Хуаном Дьяволом, со мной она должна была навсегда соединиться?

– С Хуаном Дьяволом!

– Хуаном Дьяволом, да с Хуаном Дьяволом! А это я! И если вас так раздражает мое имя, то сожалею, но я Хуан Дьявол и им должен быть, и Хуан Дьявол потребует от вашей сестры очень строгих отчетов. Таких тонких, как ее шея, когда эти руки перестанут ее сжимать, чтобы Ренато подобрал единственное, что я оставлю от нее – проклятый труп!

– Нет! Не может быть!

Моника была на грани обморока под наплывом ужаса, который производил взгляд и выражение лица этого свирепого человека, но резко пришла в себя, когда его руки сжали ее, одновременно встряхивая и поддерживая.

– Не падайте в обморок, Святая Моника. Подождите еще увидеть это! – посоветовал Хуан со свирепой издевкой.

– Вы этого не сделаете, потому что Ренато Д`Отремон…

– Я разрублю его на четыре части за предательство, за идиотизм!

– Ренато ничего не знал! Он даже не знал, что вы существуете.

– Как это не знал о том, что я существую?

– Никто не знал, что вы существуете в жизни Айме. Я сама не знала!

– Ложь! Мы с вами виделись в лицо.

– И что? А разве могла я предположить, что грязный моряк был любовником моей сестры?

– Так вы должны были предположить!

– Действительно. Теперь вы правы, – согласилась Моника с горечью. – Зная ее, я должна была это предполагать. Как же она низка и презренна!

– За то, что полюбила меня?

– Да! За все, что она сделала, и за это! За то, что любит такого варвара, как вы!

Моника, пошатываясь, отступила на шаг к краю дороги, пока ствол дерева не задержал ее. И, обессиленная, неподвижно застыла, задыхаясь. Хуан сделал несколько шагов к ней. Его злость слегка смягчилась, словно новое чувство забурлило с новой успокаивающей силой, и он пробормотал:

– В таком случае, Айме обманула нас всех.

– Именно, – подтвердила Моника сдавленным голосом. – Она всех обманула, посмеялась над нами, растоптала наши чувства. Все мы имеем право потребовать у нее ответа, также как этого хотите вы, а Ренато Д`Отремон более всех остальных!

Хуан сжал кулаки, поднял гордую голову, посмотрел от одной стороны земли до другой. Направо, рядом, была маленькая долина, которая заканчивалась у моря, плантации сахарного тростника, сахарный завод, крутые склоны, непокорное море; слева Кампо Реаль, далекая, окруженная туманной голубой завесой вечера, цветущая долина, сладостная и плодородная, в глубине которой высился старинный дворец всех Д`Отремон. Как будто жалуясь, он взбунтовался:

– Ренато Д`Отремон. Все у него было, все у него есть с детства, все в его руках. Но этого не было достаточно, этого не хватало. Он должен был забрать, отнять у меня первое, что я захотел иметь! Будь он проклят!

Долгое время стоял неподвижно Хуан Дьявол, сжав кулаки, стиснув зубы, с таким горьким выражением, с такой мучительной гримасой, что Моника де Мольнар в замешательстве посмотрела на него. Только сейчас заметила она огромную перемену в нем и осмотрела с ног до головы, начиная с высоких сапог из блестящей лакированной кожи, до хорошо скроенного жакета, который безупречно облегал изящное и крепкое тело. Только сейчас она с удивлением заметила белую рубашку из расшитого льна, золотые пуговицы, волосы, подстриженные по-другому, чисто выбритые щеки, и то ошеломляющее выражение лица, благородную и глубокую боль, стирающую ярость горящих итальянских глаз. Она видела его другим, молодым и привлекательным, сильным и красивым, и у нее непроизвольно вырвалось: