Ким Уилкинз - Призрак острова 

Я кивнула, хотя понимала, что он этого не видит. Арвак остановился, Видар помог мне спуститься. Он быстро набрал дров и через несколько минут развел костер. Небо опять заволакивало тучами, я смотрела на них с беспокойством. Дождь не даст огню разгореться.

— Ты выглядишь взволнованной, — сказал Видар, присаживаясь на песок рядом со мной. Арвак побрел обратно в сторону леса.

— Может начаться дождь, — сказала я.

— А может и нет. — Он улыбнулся мне, и я почувствовала, что он постепенно успокаивается в моей компании. Он вытянул руки над головой и громко вздохнул.

— Я люблю ездить верхом. Это наполняет меня первобытными чувствами.

— Первобытными?

— Да, в этом есть что-то дикое и спокойное.

— Ты считаешь, что счастье заключается в дикости и спокойствии? — спросила я.

— А ты так не думаешь?

Я призадумалась, а потом сказала:

— Не знаю. Я вообще не уверена, что когда-нибудь была счастлива. Я имею в виду, что это должно быть нечто большее, чем просто отсутствие печали, правда?

Видар взял мою руку и повернул ее ладонью вверх.

— Конечно, это так. Счастье — это когда ты можешь испытать страсть и при этом остаться спокойным. — Он начертил маленький круг на внутренней стороне моего запястья. — У тебя такая мягкая кожа.

— Спасибо, — сказала я, но, казалось, мой голос звучит отдельно от меня. Мне хотелось знать, хочет ли он поцеловать меня. Я подозревала, что если он сделает это, я, возможно, умру.

Но он не поцеловал меня. Аккуратно выпустил мою ладонь и обхватил руками свои колени, будто специально не желая дотрагиваться до меня.

— А почему спокойствие? — спросила я.

— Потому что все, что является причиной глубокой радости, имеет свою оборотную сторону. — Он смотрел в морскую даль, и я понимала, что в данный момент он переживает глубокую печаль.

Я долго разглядывала лицо Видара: прямой нос, широкий лоб, серьезное выражение мягких глаз. Глядя на него, я тоже начала ощущать в себе что-то первобытное и спокойное.

Он повернулся и увидел, что я наблюдаю за ним. Его лицо напряглось, в глазах появилось выражение отчаяния. Я была уверена: он хочет что-то сказать мне — очень важное, что перевернет все в моем сознании с ног на голову. Но он молчал.

Потом спросил:

— Расскажи мне, почему ты так увлечена изучением погоды?

Я снова заговорила, пытаясь не загружать его деталями. Около полуночи опять полил дождь, и мы возвратились в его лагерь, где, спрятавшись под крышей, укутались в покрывала. Мы то разговаривали, то подолгу молчали, и он больше не прикасался ко мне. Всю ночь я провела в напряжении; было ощущение, что мое тело готово ко всему: я могла резко побежать, заняться любовью, умереть. Начинало светать, и мне снова пора было уходить.

Видар поднялся вместе со мной и неуверенно топтался, пока я собирала покрывала.

— Я опять приду вечером, — сказала я.

— Виктория, что ты думаешь обо мне?

Мне показалось, что неверно расслышала вопрос, поэтому я не сразу ответила.

— Мне не надо было спрашивать, — быстро сказал он.

— Нет-нет, я рада, что ты спросил.

Он сделал шаг в сторону, взял мою левую руку и прижал к своей груди. Его сердце билось под моими пальцами.

— Виктория, — снова сказал он, — что ты чувствуешь ко мне?

Мои мысли запутались, и я не могла дать определенный ответ. Во мне боролись два чувства, одно из которых подсказывало мне, что нужно быть осторожной.

— Я не знаю, Видар. Все это похоже на сумасшествие. Мне кажется, будто мы знакомы с тобой целую вечность, а на самом деле я так мало знаю о тебе.

— Я уже рассказал тебе много разных историй о себе, — запротестовал он, отпуская мою руку.

— Но ты так много держишь в секрете, — сказала я, чувствуя, будто что-то сломалось, будто я нарушила что-то красивое и совершенное.

Видар пожал плечами:

— Я понимаю. Вечером ты все узнаешь.

— Спокойной ночи, — нежно произнесла я.

— Доброе утро, — ответил он с грустной улыбкой.

Глубоко вздохнув, я повернулась и пошла, ощущая свободу и спокойствие.

Это было даже не счастье. Это была любовь.

Я остановилась и посмотрела через плечо. Видар поправлял шкуру, служившую крышей.

Я махнула рукой, а потом повернулась и пошла обратно к нему.

— Видар?

Он увидел меня.

— Виктория?

— Видар, — произнесла я, набравшись смелости и дотронувшись до пальцев его рук, — Видар, я люблю тебя.

Он неистово прижал меня к себе, и я чувствовала, как кровь пульсирует в его венах. Потом поднял мое лицо и поцеловал долгим горячим поцелуем в подбородок. Я хотела поцеловать его в ответ, но он резко отстранил меня, приложив палец к моим губам.

— Нет, — сказал он, — не сейчас.

— Не сейчас?

— Вечером, — сказал он, и его темные глаза сверкнули в свете костра. — Вечером я все расскажу тебе.

Ошеломленная, я брела к станции, прокручивая в голове всевозможные варианты. Он был членом королевской семьи, убегал от закона, скрывался от религиозного культа или просто являлся плодом моего воображения? Мне нестерпимо хотелось узнать, изменятся ли к нему мои чувства, когда он откроет мне свой огромный секрет. Неужели по своей наивности и дурости я могу стать жертвой мошенника. «Ты ведь совсем не знаешь его. А вдруг он убийца. Ты думаешь не головой, а совсем другим местом» , — говорил мне внутренний голос.

Но он был неправ. Любовь, которую я чувствовала, была глубже Атлантического океана и сильнее, чем его самые мощные течения. Мой мозг вынужден был разрываться между мыслями о ночи в лесу, проведенной с Видаром, и рутиной на работе. Я встряхнула головой, чтобы прояснить мысли, и нащупала в кармане ключ.

Как раз в тот момент, когда я выходила из леса, Магнус вышел из своего домика и окликнул меня.

— Виктория?

— Доброе утро, Магнус, — ответила я, зная, что у меня виноватый вид, потому что я не смотрела ему в глаза и слишком низко опустила голову. Я понимала, что все написано на моем лице, и догадывалась, что то, что сейчас испытывала я, было ему не чуждо.

— Что ты так рано делаешь в лесу? — спросил он.

— Я выходила прогуляться.

— Едва рассвело.

— Но вы же уже на ногах, — сказала я, пытаясь этим все объяснить. Если он был не у себя в комнате, так почему я не могла тоже выйти?

— Я направляюсь за чаем для Марианны. У нее была еще одна ужасная ночь. — Он медленно кивнул. — И я начинаю подозревать, что знаю, что послужило тому причиной.

Если бы я спала всю ночь, то сейчас, наверное, попыталась бы сбить его с толку, нейтрализовать подозрения, но вместо этого, покачав головой, произнесла невинным тоном:

— Что вы хотите этим сказать?

Его глаза засветились подозрением.

— Жду у себя в кабинете. Через тридцать минут, — произнес он, показывая на меня пальцем.