Ким Уилкинз - Призрак острова 

— Это правда? Что Магнус вчера назначил тебя работать подряд два дежурства?

— Похоже, он хочет, чтобы я всегда дежурила по ночам, — сказала я, почувствовав, что мой голос дрожит.

Он покачал головой:

— Нет-нет, так нельзя. Я этого не допущу.

— Но он начальник станции.

— А я медработник. Это рискованно для здоровья. Отправляйся в свою комнату. Ложись в кровать и отдыхай. Позволь мне обо всем договориться с Магнусом.

Я готова была расцеловать его.

— Правда?

— Правда. Иди.

— А как же собрание?

— Забудь о собрании. Тебе нужно отдыхать.

Я побежала, чтобы переодеться, и опрометью кинулась в лес.

— У меня были проблемы с начальником, — сказала я, стоя перед Видаром.

Дневное солнце осветило нас, и я заметила рыжеватые пряди в его волосах, которых не видела раньше. Я непроизвольно дотронулась до своих волос, заправляя их за уши.

— Ты красивая, — сказал он, поглаживая мои волосы и отодвигая их с лица. — Я мог бы смотреть на тебя вечно.

Я прижалась к Видару и почувствовала себя так хорошо и спокойно, как никогда раньше. Мы молчали, и мне хотелось, чтобы так продолжалось всегда. Потихоньку он отстранил меня.

— Мы не можем сделать следующий шаг, пока я не рассказал тебе свою историю, — произнес он, касаясь губами моих волос.

Сердце застучало у меня в груди. Чего я испугалась?

— Тогда рассказывай.

— Давай сядем. Виктория, я расскажу тебе вещи, которые поначалу могут показаться невозможными, но если ты выслушаешь меня до конца, скорее всего ты поверишь мне.

Я села на меховую шкуру, которую он расстелил около костра. Я чувствовала себя маленьким ребенком, который боится историй и слов.

— Что ты имеешь в виду?

— Некоторые из этих воспоминаний принадлежат тебе, но некоторые — только мои, — сказал он. — Тебе нужно услышать все.

— Воспоминания? — У меня появлялось до боли знакомое ощущение, когда я находилась в лесу. Сейчас вновь все стало как будто ярче и громче.

— Что со мной происходит? — спросила я, и мой собственный голос напугал меня.

— Воспоминания о нас, — произнес он, согревая дыханием мои пальцы. — Ты ведь знаешь, не так ли?

Я попыталась найти утешение в его горячих, твердых руках, не понимая до конца, о чем он говорит.

— Я не знаю ничего.

— Тогда слушай, — сказал Видар. — Ничего не говори, просто слушай. И запоминай.

— Я совершил много поступков, за которые мне стыдно. Я глубоко погряз в жестокости и боли. Я часто дышал пылью сражений и не понаслышке знаю вкус крови. Не стану тебе рассказывать об этом, дабы не внушать тебе страх. Я рассказываю тебе все это, потому что это правда, и я хочу рассказывать тебе одну только правду.

Я родился в семье Асиров. Ты ничего не слышала о них в этой жизни, но когда-то ты знала их. Мой отец, Один, верит в то, что он сам и есть Господь Бог. Мои братья, дяди, сестры и тети также верят в это. Теперь я знаю, что мы всего лишь мелочные, жестокие, глупые люди. Много веков тому назад существовало много людей, которые поклонялись моей семье. Они строили храмы, называя их нашим именем, приносили в жертву свои жизни, сражались в войнах и рожали детей в нашу честь. У каждого человека, живущего в этой части Мидгарда, имелась история, связанная с нами. Затем, распространившись из теплых частей света, надвигаясь на нас медленно, сквозь снега и дожди, пришло слово человека, которого мы называли Хвитакристр — Белый Христос. Это был прилив такой мощи, которую мы не могли воротить вспять.

Один возненавидел этот новый образ мышления. Бог, который призывает к кротости, смирению и отворачивает от противоборства! Один следил за событиями в Мидгарде с ужасом. Король Норвегии Олав Трюггвасон провозгласил свое королевство частью Христианского государства, но много простого люда продолжало придерживаться старой веры. Со смертью Олава все постепенно вернулось на круги своя. Миссионеры удвоили свои усилия, стараясь привнести христианскую веру в новые поселения. Одного из этих миссионеров звали Ислейф Гримссон. Я вижу блеск в твоих глазах, Виктория, ты узнаешь это имя. Это был брат твоей матери, и именно с ним ты впервые приехала на Остров Одина.

Этот остров не принадлежит ни Мидгарду, ни Асгарду. Он находится между двумя мирами, как булыжник между двумя берегами ручья. Отец ссылал на этот остров тех существ из Асгарда, которые прогневали его, как, например, твой друг Скрипи. Оставляя их здесь, он также надеялся распутать поселения смертных людей, и в большинстве случаев последние две тысячи лет его план срабатывал.

Ислейф Гримссон был молодым, полным энергии и очень обаятельным человеком. Он уже принес учение Христа во многие поселения в Исландии и на соседние Фарерские острова, но он был сильно болен. Изнутри его съедала язва, и он знал, что жить ему осталось недолго. Он проповедовал учение Христа по всей Норвегии и очень хотел закончить свою жизнь среди христиан. У Острова Одина уже была репутация места, где несколько новых поселений христиан были жестоко наказаны за то, что посмели сделать его своим домом. Ислейф, как я думаю, не верил во все эти народные истории. Он привез сюда семьдесят членов своей семьи, построил церковь и переименовал остров, дав ему название «Церковный остров».

Один сначала не обратил на это особого внимания. Он отправлял на остров разных существ, чтобы путать новых смертных, поселившихся там. Он рассчитывал, что христиане убегут, как и предыдущие поселенцы. Даже после того, как была построена церковь и на каждой стороне фьорда выросли по три маленьких домика, он все еще был уверен, что они уйдут. Но шли месяцы, а они оставались. Конечно, их пугали лесные ведьмы, но вместо того, чтобы сбежать, христиане начали звонить в колокола утром и вечером, и их звон так громко и значительно разносился над лесом и над водой, что иногда мы слышали его в Асгарде.

В то время я жил в доме моего отца в Валяскьяльве. Я тогда только возвратился с битвы на границах с Ванахеймом и едва успел смыть кровь с волос, как получил новый приказ от отца:

— Отправляйся на Остров Одина и предай огню и мечу всех смертных, живущих там.

Когда-то я был любимым сыном у отца. Он говорил об этом и мне, и всем остальным, включая других сыновей. Но не подумай, что он любил меня, потому что я был его прихлебателем. Нет, я был его любимцем, потому что так было предначертано судьбой. В будущем я должен был спасти его в день предсказанного конца света. Поэтому он особенно позаботился о моем образовании, лично учил меня владеть мечом, всегда держал меня близко к себе. Когда я стал мужчиной, то видел, что мои братья ненавидят меня за это, но отец никому не позволял поднимать на меня руку. Я был слишком важен для него.