Виктория Ростокина - Счастье в кредит. Книга 2

— Но я… — пробормотала Наташа растерянно. — Я… очень люблю Сашу.

Виана усмехнулась:

— «Очень любить» и «любить» — это разные вещи.

— Да… Понимаю… Но разве Саша…

— «Разве, разве»… А разве ты не замечала? Ведь он глаз с тебя не сводил.

И тут Наташа в новом свете увидела все их отношения с этим грубоватым, задиристым парнем. Как он порой терялся в разговорах с ней. Как огорчался или расцветал от каждого ее незначительного слова. Как не пришел к ним с Андреем на свадьбу — сидел во дворе в беседке. Она поняла теперь, как ему было больно тогда, как одиноко. И со жгучим стыдом вспомнила Наташа, как, переезжая с дворницкой квартиры на профессорскую дачу, небрежно скомкала и выбросила его стихи, словно ненужную бумажку. Стихи, которые он посвятил ей с любовью! Что там было? Кажется, что-то о легкокрылой бабочке… о какой-то оборвавшейся мелодии… Теперь уже невозможно восстановить это в памяти. Да, виновата, виновата!

Но, с другой стороны, она ведь все равно не могла бы ответить на его любовь. Никак не могла бы. Никогда. Ведь она любит Андрея…

— Ведь я люблю Андрея, — проговорила она.

Ей хотелось оправдаться. Но оправдываться не понадобилось.

— Да, да, девочка, прости, — сказала Виана. — Люби кого хочешь. Каждый вправе выбирать. И Саша… он выбрал свою судьбу. Дело не в этом…

Она замолчала. Наташа заметила, что взгляд ясновидящей застыл на резьбе хрустального шара, висящего посреди комнаты. Этот шар служил в качестве подспорья для предсказания будущего. Наташа и сама пару раз видела в сверкании хрусталя отрывочные кусочки того, что должно случиться через некоторое время.

— Дело не в этом… — повторила женщина. — Дело в том, что я… что я его больше не увижу.

Наташу будто током ударило. Мелькнула страшная догадка.

— А его… куда послали?

— Пришло письмо. С таджикской границы.

Это могло значить одно: Афганистан.

Наташа кинулась к Виане и обняла ее. Сейчас она была старше. Сейчас она была мудрее. Сейчас она была утешительницей.

Ведь она, Наташа, уже прошла через страшный опыт. Она уже знала, что такое потерять ребенка. Правда, того ребенка она ни разу не видела.

— Не бойтесь, Виана! Пожалуйста, верьте в хорошее! Его не убьют! Саша вернется! Его не могут убить! Он обязательно вернется, вот увидите.

Виана подняла на нее сухие, воспаленные глаза:

— Не увижу.

— Вернется! Я чувствую, вернется!

— Вернется… — как эхо, повторила Виана.

Неожиданно, оттолкнув девушку, она бросилась к центру комнаты и обеими руками схватила хрустальный шар.

Резко дернув, она оборвала золотистый шнур и с размаху швырнула шар на пол.

Хрустальная крошка разлетелась по комнате.

На Виану, кажется, снова напал приступ безумия. С яростью, с остервенением она принялась топтать осколки шара босыми ногами.

— Нельзя заглядывать вперед, нельзя, нельзя! — выкрикивала она. — Будь он проклят, мой дар!

Наташа как-то видела в клубе МГУ выступление индийских йогов. Они ходили по битому стеклу, даже ложились на него — и не получали никаких порезов.

А у Вианы из ступней хлестала кровь. Наташа с ужасом наблюдала, как багровые пятна расплываются по ковру и тут же впитываются в толстый ворс.

Виана была магом, но не йогом. Она была женщиной. Пусть необыкновенной, но все же женщиной. Матерью.

Сейчас ее душа кровоточила. А значит, должно было кровоточить и тело.

«Что ж я стою!» — спохватилась Наташа.

Стряхнув с себя оцепенение, она ринулась было к безумной, но вовремя опомнилась: ведь она сняла в прихожей сапоги и сейчас тоже изранит себе ноги. Две раненых сразу — это уж слишком. Кто станет их выхаживать?

Выскочив в коридор, сунула ноги в первые попавшиеся шлепанцы. Они оказались большими. Это были Сашины пляжные тапочки, с резиновой подметкой и олимпийскими кольцами, изображенными на клеенчатом верхе.

Прошагав в них в комнату, как на лыжах, Наташа обхватила Виану за талию, приподняла и бросила, точно куклу, в кресло. При этом даже не почувствовала веса: сейчас она совсем забыла о том, что беременным нельзя поднимать тяжести. Да и о самой беременности, о неурядицах не думала. Не до того было.

Виана притихла, держа на весу ноги, с которых текла кровь. Она наконец ощутила боль.

Наташа принесла таз с водой и стала обрабатывать раны. Осколки глубоко впились в кожу. Хорошо, что на кухне, в аптечке, нашлись бинты и йод. И еще она обнаружила там наполовину опустошенный пузырек валериановых капель: видно, Виане не раз за последние дни приходилось успокаивать себя.

Покончив с перевязкой и заставив женщину принять большую порцию пахучих капель, Наташа взялась за уборку. Осколки никак не вычищались из густого коврового ворса. Пришлось сворачивать окровавленный ковер и вытряхивать его на балконе.

Внизу, во дворе, пророкотал мотоцикл. Саша?! Девушка непроизвольно склонилась через бортик.

Нет, не он. Да и мотоцикл не тот: новенький, красный. А у Саши — старое трофейное чудище.

Саши тут не может быть. Он сейчас далеко, на таджикской границе. Там жарко и страшно. Но он не боится. И за него бояться не нужно. Он сам выбрал свою судьбу, и в благодарность за это судьба должна быть к нему милостива. Наташа верила в это. По крайней мере, старалась верить.

Когда она вернулась в комнату, Виана спала прямо в кресле, поджав под себя забинтованные ноги.

Наташа устроилась подле нее. Она решила заночевать здесь: вдруг приступ безумия повторится?

Девушка задремала, и ей пригрезилось: она идет на занятия в университет, а Саша мчит мимо нее по проспекту Вернадского. На мостовой — весенняя грязь, и из-под колес автомобилей разлетаются в стороны, точно серые крылья, веера брызг.

И лишь Сашин мотоцикл-старичок не разбрызгивает грязи. Ему не нужны серые крылья. Ведь его седок и так крылат. Только его оперение — невидимо. Оно состоит из музыки.

Наташа слышит ее. Музыка легка и задорна. И чуточку печальна.

Но это не Сашин блюз, не одна из его песен.

Это вертится, шурша, старенькая пластинка на стареньком проигрывателе. Мамина любимая. Семьдесят восемь оборотов, романсы в исполнении Изабеллы Юрьевой.

Сентиментальное фортепианное вступление, простенькие наивные слова:

Наташа спит. И ласковый сон выстраивает для нее свою, иную реальность. Тут и мама жива, и старенький проигрыватель не сгорел в пламени пожара вместе с пластинками.

И Виана спит. И ее сын Саша — дома. Они не ссорятся. Они понимают друг друга. И он не оставлял записки ни про какого деда Степана. И не приносил почтальон письма с таджикской границы.