Гарольд Роббинс - Соблазнитель душ

— Пастырь! — Хриплый шепот повис в тяжелом, влажном воздухе джунглей.

Зашелестели кусты, вызвав короткое негодование взлетевших на деревья птиц, и вновь наступила тишина, которую нарушил тихий и спокойный голос Пастыря.

— Где ты?

— Здесь. В воронке. Скорее, Пастырь. Я тяжело ранен.

Мгновение спустя голова и плечи Пастыря показались над краем маленького кратера. Он пристально посмотрел на скорчившегося на дне солдата-негра, коротко кивнул. Неуловимое движение локтей, и Пастырь сполз в воронку, уселся рядом с солдатом. Белая с красным крестом повязка на рукаве почернела от грязи. Он снял со спины рюкзак с медикаментами, поставил его рядом с собой.

— Куда тебя ранили, Вашингтон? — На солдата Пастырь не смотрел, развязывал рюкзак.

Солдат схватил его за руку.

— Я скоро умру, Пастырь, — голос дрожал от страха. — Ты выслушаешь мою исповедь?

— Ты обалдел, Джо? — Пастырь коротко глянул на солдата.

— Ты не католик, я не священник.

— И что? — прошептал Джо. — Ты же Пастырь, ведь так?

— Нет, — покачал головой Пастырь. — Я не священник.

— Но тебя же зовут Пастырь, — настаивал Джо. — Мы все знаем, что ты всегда носишь с собой Библию.

— Это ничего не значит.

— Но ты же кончи [1] Так в Америке называют лиц, отказывающихся от несения военной службы по религиозным или иным соображениям. — Здесь и далее примечания переводчика. . Ты не берешь в руки карабин или пистолет. Такое дозволяется только тем, кому запрещают воевать религиозные убеждения.

— Я верю в то, что убийство недопустимо, — ответил Пастырь, — и все. — Он уже раскрыл рюкзак. — А теперь скажи, куда тебя ранили.

— В спину. Сначала все ужасно болело, а теперь я чувствую, как тело отказывается мне служить. Потому-то я знаю, что скоро умру. Мне без разницы, какой ты там пастырь, ты должен выслушать мою исповедь. Я не хочу отправиться в ад со всеми своими грехами.

— С грехами подождем, — ответил Пастырь. — Сначала повернись, чтобы я мог посмотреть, куда тебя ранили.

Джо перекатился на живот, застонал.

— Господи, как больно. Извини, Пастырь. Вырвалось [2] Джо извиняется за то, что поминает имя Господа всуе. .

— Пустяки, — Пастырь смотрел на Джо. Брюки на заднице набухли от крови. Пастырь достал из рюкзака ножницы, начал резать плотную материю.

— Прости мне мои грехи, о Небесный Отец, — бормотал Джо. — Я пил, ругался и упоминал Твое имя всуе. Я совершил грех прелюбодеяния в Сайгоне с двумя сестрами, оттрахал их обеих в задницу и заставил их сосать мой…

— Можешь остановится, — внезапно прервал его Пастырь. — Ты не умрешь.

Джо повернул голову и уставился на него.

— Откуда ты знаешь? — Никто еще не умирал, получив пулю в толстую черную задницу. — Пастырь смочил кусок ваты в антисептике и протер раненую ягодицу.

Джо подпрыгнул.

— Жжет!

— Лежи тихо. Я хочу наложить повязку, чтобы остановить кровотечение.

— Могу я покурить? — спросил Джо.

— Конечно.

— В нагрудном кармане у меня пара «косяков». Достанешь один?

Пастырь молча расстегнул пуговицу на кармане Джо, откинул клапан, достал самокрутку с марихуаной и дал ее солдату. Тот тут же щелкнул маленькой зажигалкой. Глубоко затянулся, удовлетворенно вздохнул.

— Так-то лучше.

Несколько минут спустя Пастырь закончил с повязкой.

— Тебе придется лежать на животе. Я не хочу, чтобы в рану попала грязь. А не то подхватишь какую-нибудь инфекцию, их тут хоть пруд пруди. Я пошлю за тобой санитаров с носилками.

Джо оперся на локоть, посмотрел на него.

— Ты отличный парень, Пастырь. Хочешь затянуться? Классный товар.

Пастырь покачал головой.

— Нет, благодарю. — Он начал паковать рюкзак.

Джо уже совсем успокоился.

— Слушай, а какая у тебя религия?

Пастырь поднял голову.

— Моя мать принадлежит к греческой ортодоксальной церкви. Отец — методист. Но в городе, где я вырос, была только унитарианская церковь, куда мы и ходили. Так что догадайся сам, кто я.

— Все унитарианцы — кончи?

— Нет. Просто я верю, что убивать — грех. Христос сказал…

Джо рассмеялся.

— А меня воспитали баптистом. Я слышал все их речи. Ты ведь не собираешься читать мне проповедь?

Пастырь долго смотрел на него.

— Нет.

— Думаешь, они отправят меня домой? — спросил Джо.

— Скорее всего.

— Неплохо. «Пурпурное сердце» [3] Одна из боевых наград армии США. и поездка домой за дырку в заднице, а?

— Неплохо, — согласился Пастырь, завязывая тесемки рюкзака.

— Думаю, по возвращении я присоединюсь к Черным мусульманам. Они нынче большие ниггеры. — Пастырь поднялся. — Осторожнее, Пастырь, пригибайся ниже, — предупредил Джо. — Эти вьетконговские мерзавцы видят в темноте.

Не успело последнее слово слететь с губ Вашингтона, как раздался выстрел. Пуля ударила в руку Пастыря, развернула его и бросила на дно воронки.

Пастырь полежал, затем тяжело сел, посмотрел на быстро темнеющий от крови рукав. Глянул на Джо.

— Мог бы предупредить заранее.

Здоровой рукой он вновь открыл рюкзак, достал ножницы. Быстро отрезал рукав. Кровь струилась из раны в предплечье: пуля пробила мышцу, не задев кости.

— Джо, ты должен помочь мне наложить жгут.

— Конечно, Пастырь. — Он подполз, и вдвоем они кое-как остановили кровотечение. — Мне очень жаль, Пастырь.

Пастырь выдавил из себя улыбку:

— На то была Божья воля, — а после короткой паузы добавил: — Я бы сейчас не отказался от «косячка».

Вашингтон тут же раскурил самокрутку и передал ее Пастырю.

Тот несколько раз глубоко затянулся.

— Рука сильно болит? — участливо спросил негр.

— Не очень. По крайней мере, в самолете я смогу сидеть.

Внезапно у Джо глаза выкатились из орбит.

— Вот о чем я подумал. У меня онемели яйца. Как ты думаешь, их тоже задело?

Пастырь рассмеялся.

— Нет. У тебя такая толстая задница, что до них не добрался бы и снаряд. — Он вернул самокрутку.

Затянулся и Джо.

— Как ты думаешь, санитары скоро приползут за нами?

— Скоро, — кивнул Пастырь. — Они знают, что я здесь.

— «Травка» меня всегда возбуждает. Я все думаю об этих девицах. О которых я тебе рассказал. Я чувствую, как у меня встает.

— Я же сказал, что все у тебя будет в порядке. — Смеясь, Пастырь взял самокрутку из руки Джо. Затянулся раз, другой, третий, прислонился спиной к скату воронки. — Мысли должны быть чистыми. Так всегда говорила мне мать.

Выйдя из-под душа, он насухо вытерся полотенцем, постелил его на крышку унитаза, сел. Начал пристально разглядывать пенис. Крайняя плоть красная, воспаленная. Раздутая, полиловевшая головка. Бесполезно, вздохнул он, осторожно втирая в кожу вазелин. Слишком часто он это делает. Каждый день клянется себе, что прекратит, но на следующий день все повторяется снова и снова. Как сейчас, в душе.