Ольга Тартынская - Такое кино

— Лучше расскажи, что это вчера было, — перевела она разговор.

— А что было? — режиссер округлил глаза. — Ничего не помню!

— Да как ты сюда попал, притворщик? — хохотала Женя.

— Через дверь, надеюсь, — лукаво улыбнулся Туринский. — Ну не помню я. Картину закончили, отмечали вчера с ребятами. Еще помню, как поехали к нашему оператору, там добавились. В общем, дальше провал. Но ты наворачивай, Женька, а то совсем что-то отощала, я смотрю.

— Ты мне зубы не заговаривай, Туринский. Как тебя на Потылиху занесло? — допытывалась захмелевшая Женя.

— Веришь, понятия не имею. Видно, автопилот сработал.

— Через пятнадцать лет?

— Не занудствуй, Евгения Тимофеевна. Говорю тебе, не помню. — Туринский слегка помрачнел. — Давай еще по одной!

Женя не возражала. Ей сделалось подозрительно хорошо, а она ведь знала, что завтра наступит расплата. Плевать. Так не хотелось нарушать это состояние, столь зыбкое и в то же время такое знакомое, только немного подзабытое.

Они больше не пили, только говорили и говорили. Туринский рассказывал о новом фильме, о монтаже, о предстоящей озвучке, о том, что хотел бы он увидеть в итоге. И, конечно, не обошлось без любимой темы: каким должно быть искусство.

— Знаешь, Женька, ты права, — горячился режиссер. — Я всегда доверял твоему чутью. Ты говоришь, что у меня пустые фильмы… Ну что ж… Я хотел создавать красоту, чтобы в каждом кадре — поэзия. Красивые лица актеров, крупные планы, психологизм. Но сейчас начал понимать, что мало, этого мало! Почитал тут «Мартиролог» Тарковского, его дневники. Он пишет, что искусство всегда религиозно, что истинная поэзия свойственна религиозным людям. Вот! — Он стукнул кулаком по столу. — Может, он хватил лишку, но в корне прав. Понимаешь теперь, почему нынешнее искусство в заднице?

Женя обдумала сказанное и изрекла:

— Пожалуй, в точку. Можно и так сформулировать. Вот этого мне не хватает в твоих фильмах: глубины, человечности, духовности, в общем…

Туринский посмотрел на нее просяще:

— Женька, давай вместе работать, а? Как раньше, помнишь?

— Я не работала с тобой, ты с кем-то меня путаешь, — ответила Мордвинова.

— Ну, не работала, помогала, — покладисто кивнул режиссер. — Давала умные советы, критиковала, помогала писать сценарии. Помнишь, я про неформалов снимал, ты предложила пустить за кадром песню Талькова?

— Не помню, — мрачно ответила Женя. — И не втравливай меня ни во что! Ты мне никто, и звать тебя никак.

— Врешь ведь, — обезоруживающе улыбнулся Туринский. — Женька, я без тебя не сниму ничего путного. Думаешь, меня ослепили все эти международные награды, признание?

— А то нет? — поддела его Женя. — Ой, лукавишь, Туринский!

— Перед тобой — нет, — серьезно ответил режиссер. — Да, кругом дилетанты и бездари, разве кто правду скажет? Мне ты нужна, Женька…

Он смотрел на нее с тоскливой мольбой. Приписав вспышку сентиментальности водочным парам, Женя грубостью отгородилась от щемящего чувства, завладевшего ее сердцем.

— А ты мне не нужен!

— Опять врешь! И чего ты так психуешь все время?

— Хочешь снова все услышать? Напомнить?

Туринский устало махнул рукой и поднялся из-за стола.

— Ладно, не кипятись. Я пойду…

Они не услышали, как вошла Аня. Попрощавшись с Артемом у подъезда, она втащила в прихожую чемодан, прошла в кухню и остолбенела, застав там вполне боевые действия.

Женя кричала в отчаянии:

— Ты зачем меня мучаешь? Тебе что, это доставляет удовольствие?

Виктор Алексеевич отвечал в том же духе:

— Да я ведь хотел предложить тебе работу! Ты все переиначиваешь по-своему. Что ты вечно из меня монстра делаешь?

Женя безумствовала:

— Потому что ты и есть монстр! Иди к своей Анжелочке и трепи ей нервы, а меня оставь в покое! Благодетель нашелся: работу он предлагает!

Аня сочла необходимым вмешаться:

— Все, господа, брейк.

Схватив с вешалки куртку, Туринский выскочил из квартиры, с силой хлопнув дверью. Через несколько секунд он вернулся, сунул что-то в руку оторопевшей Ане и окончательно исчез. Аня вошла в кухню и с недоумением положила на стол перед застывшей мамой несколько пятитысячных купюр.

Она едва дождалась минуты, когда осталась одна и смогла включить компьютер. Открыла почту, и пальцы ее запорхали над клавиатурой. В тему письма Аня поставила: «Не сочти за беспокойство!», а потом стала рассказывать об Италии, без подробностей, одни эмоции. Ничего личного, ни одного вопроса. Письмо доброму знакомому о поездке в Италию. Путевые заметки. Она сняла на телефон несколько наиболее удачных набросков и прикрепила фотографии к письму. На секунду задержала дыхание и кликнула на кнопку «Отправить». Все, теперь ничего не исправишь, дело сделано. Остается ждать…

Это оказалось самым трудным. Аня не могла лечь спать, хотя было уже поздно: надеялась, что Тим прочтет ее письмо и тотчас ответит. Он же ночами сидит за компьютером, работает. Ответит, если захочет, если сочтет нужным. Да, небольшое «если».

Она усилием воли заставила себя пойти в ванную и мыться не торопясь. Мама давно уже спала. Аня нарочно тянула время и долго сушила мокрые волосы феном. Затем набросила на плечи халатик и вышла. Компьютер не был выключен, дрожащими пальцами она снова открыла почту, и сердце болезненно-радостно встрепенулось. Тим ответил!

Восторженная волна захлестнула все ее существо. Ну, просто как девчонка. Тим писал: «Тебя ждет билет на концерт легенды рока, американской группы «Guns N' Roses». Отвечай поскорее: концерт завтра!))» Она немедленно ответила: «Иду, конечно! Звони!» И он позвонил!

Они говорили, перебивая друг друга, взахлеб. Столько всего накопилось невысказанного, разного. Договорились встретиться пораньше перед концертом, который начинался в семь вечера, и зайти куда-нибудь попить кофе. Уже засыпая, Аня подумала, что они в разговоре опять ни разу не коснулись своих отношений. И правильно, зачем? Так хорошо, когда он есть…

На другой день проснулась поздно, и уже ничем не могла заниматься, только рылась в вещах на вешалах в поисках подходящего наряда и советовалась с Женей, что надеть, как причесаться. Тиму нравится женственный стиль, значит, прочь штаны и всякие джинсы. Только юбка или платье. Они перебрали с мамой десятки вариантов.

Женя не задала не единого вопроса. Аня не хотела пока говорить, с кем идет на концерт. Маме нравится Артем, это очевидно, на Тима она обижена из-за Ани. К тому же Тим не стремился и не стремится познакомиться с ней, будто нарочно избегая этой темы. Женя еще и поэтому настороженно относилась к нему.

— Добавь вот этот шарфик, — предложила мама, оглядывая Аню с головы до ног.

В конце концов остановились на темно-зеленом платье с открытыми плечами, на платье сверху накидывался тончайший изумрудного цвета шарф. Сапоги на высоком каблуке, их Аня надевала крайне редко. Волосы укладывались пенкой, как всегда, создавался объем и художественный беспорядок. Макияж едва заметный, искусный. Все-таки я научилась чему-то у гримеров.