Ольга Тартынская - Такое кино

Вот, вот, пожалей его, пожалей. С этого всегда все начинается, мне ли не знать? У него этих жалельщиц! Очередь, как у Мавзолея, выстроится, свистни он только…

Ну, вот зачем он опять появился? Только я подумала о свободе, о каких-то возможностях (если они, конечно, еще остались), и он тут как тут. Колдовство, не иначе. Женя чувствовала, что опять попадает в зависимость от Туринского. Вчера перед сном вспоминала ночь после юбилея. А ведь думала тогда: случайность это или начало нового этапа. Да какой тут может быть новый этап, когда три жены и тридцать одалисок! Слеза капнула на чепчик.

— Жень, ты чего? — услышала она и подняла глаза. Над ней склонился администратор Вова, симпатичный парень. Сколько ему, лет тридцать пять?

— Да так, голова болит, — мрачно ответила Мордвинова, однако ей было приятно внимание молодого мужчины.

— Есть парацетамол, дать? — предложил деятельный Вова. — Ада Васильевна загоняет любого.

— Вова! Где Вова? Я без него как без рук! — тут же послышался пронзительный голос «Бабушки», и администратор умчался на зов босса.

Женя припомнила, что Вова часто оказывал ей разные знаки внимания, только она не придавала им никакого значения. Администратору положено следить за порядком на площадке и быть в курсе всего, вот он и отслеживает. Однако через пятнадцать минут Вова вернулся с таблеткой и стаканом воды.

— Вот, выпей. Мне помогает.

Женя поблагодарила администратора, надеясь, что он уйдет. Однако Вова с сочувствием следил, как она будет принимать лекарство. Пришлось выпить ненужную таблетку под его заботливым взглядом.

А что, меня тоже не на помойке нашли! «Да захоти я, была бы моей Наталья!» — мелькнула в голове фраза из любимого фильма про арапа. Что ж я опять в ту же петлю лезу? Отчего бы, скажем, не пофлиртовать с Вовой, коли он так мил?

Мордвинова улыбнулась самой пленительной своей улыбкой и проворковала:

— Спасибо, Вова. Ты меня просто спас!

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул головой администратор и помчался по своим делам.

Женя посмеялась над собой: не сработало. Однако тотчас опять загрустила. Отчего, когда любишь кого-нибудь и желаешь быть только с ним, нужно искать кого-то другого, предлагать себя, как товар, выставлять в лучшем виде? Чем же это не проституция? Все внутри протестует.

Однако на другой чаше весов — одиночество, возраст, последний шанс… Оптимизма эти мысли не прибавляют. Выходит, из страха одиночества я должна оставить свое чистоплюйство и искать хоть кого-нибудь, кто согласится разделить со мной надвигающуюся старость?

Еще говорят, что надо уметь любить тех, кто рядом. Надо не хватать звезды с неба, а пытаться разглядеть в ближних то, что можно полюбить. Ведь человеку свойственно пленяться недосягаемым, тянуться к запретному плоду…

А если в моей жизни теперь сплошь запретные плоды, что тогда? Как трудно жить. И зачем, зачем я ему позвонила тогда? Зачем разыскивала его телефон, позорясь и стыдясь, на что надеялась?..

— Женя, подежурь на площадке, — вывела ее из задумчивости Марина, и Мордвинова отправилась работать.

Им так и не заплатили за два месяца работы. Ада Васильевна торопилась, выжимала из группы все соки, кормя обещаниями. Много говорила о долге, совести, о чести, которая выпала всем участникам проекта «Жуковский», о добрых делах и Божьей благодати, которая снизошла на нее. Она приводила на съемки священника в качестве консультанта и подолгу беседовала с ним. В последний съемочный день никто даже не заикнулся о «шапке». И так все ясно: денег нет. Все устали, все вздохнули с облегчением, ни на что не надеясь. Только операторская группа была уверена, что их не обманут.

В костюмерном департаменте состоялся совет. Художник по костюмам устранился. Он свое получил, у него три проекта одновременно и некогда заниматься ерундой. Его ассистент Марина собрала костюмеров в их пыльной, забитой хламом костюмерке на «Мосфильме» на чай и произнесла речь:

— Судя по всему, платить нам опять не собираются.

Мордвинова завелась с ходу:

— Интересное кино! Что ж мы им в насмешку, что ли, дались? Люди работали, вкалывали добросовестно, честно, перерабатывали сплошь и рядом, а им — шиш?

— Ее бы устроило, если б мы вообще бесплатно работали, — сказала второй костюмер Даша, похрустывая печеньем.

— А мы и так бесплатно трудились! Или нет? — взвилась опять Женя.

— Ну, нам все же оплатили один месяц, — спокойно отвечала Марина, заваривая себе какой-то специальный чай.

— И что делать? — задалась вопросом костюмерная команда.

— Я однажды уже сталкивалась с такой ситуацией, — ответила Марина, выкладывая пакетик с чаем на блюдце.

— Как это? — удивилась Даша.

— Очень просто, — с тем же олимпийским спокойствием ответствовала Марина. — Арестуем костюмы.

— Арестуем? — не поняли костюмеры.

Ассистент разъяснила:

— Заберем костюмы с фильма, увезем куда-нибудь и не вернем, пока нам не заплатят.

— Отличная идея! — воскликнула Женя. — Только вот сработает ли?

Марина философски пожала плечами.

— А если все же не сработает? — настаивала Мордвинова.

— Ну что ж, тогда ничего нельзя будет сделать. По крайней мере, мы сможем сдавать их в прокат и таким образом хоть что-то компенсируем: костюмы все же исторические, дорогие.

Женя знала, что есть люди, которые живут прокатом реквизита и костюмов. Аня изредка практиковала это. Скажем, снимаются какие-нибудь сапоги сороковых годов прошлого века, за их прокат хозяин получает тысячу рублей в день. Одна знакомая Ани имеет дома целый склад такого барахла и этим живет. Конечно, у нее связи, контакты, ее все знают. Ведь в кино почти все решают связи и свои люди.

Дальше предстояло решить, куда везти костюмы и на чем. Опять выручила Марина.

— Давайте все сложим по сумкам, и я отвезу их к себе на дачу.

Это было разумное решение. Костюмеры тотчас согласились и, вымыв чашки, взялись упаковывать сюртуки, панталоны, галстуки, эфирные бальные и повседневные платья, шали, шляпки и цилиндры в большие сумки, портпледы, кофры и картонные коробки. Изрядно повозились. Потом помогли Марине перетащить все это в ее машину.

— Нужно, чтобы кто-то из вас поехал со мной и там помог все перетаскать и устроить.

Женя вызвалась ехать. Расставшись с Дашей у проходной «Мосфильма», они сели в машину и тронулись в путь.

— И все-таки я не понимаю, — снова заговорила Женя о наболевшем, — как это возможно: взять и не заплатить людям за работу? Это как вот? Как она потом живет, с такой совестью-то?

Марина улыбнулась, чуть покосившись на спутницу, и ответила:

— Это капитализм, о какой совести может идти речь?