Эмма Дарси - Женщина в сером костюме

Он ведь презирает женщин. Конечно, время от времени он встречается с какой-нибудь женщиной, но, как он и сам признается, только с одной целью.

Она же играет в его жизни совершенно иную роль - может быть, даже очень большую, - и он не собирается "пачкать у себя в гнезде". Если даже она порой и пробуждает в нем низменные желания, он будет впредь их безжалостно подавлять. Именно эту решимость она прочла на его мрачной физиономии.

И, во всяком случае, желание - это не любовь. Она могла отдаться ему вчера вечером, если бы хотела от него только плотских радостей. Ей достаточно было хоть чуть-чуть проявить свои чувства, и он овладел бы ею.

Но вот что касается его чувств... но, скорей всего, он заботится только о собственном удобстве... он просто хочет, чтобы они нормально работали... он подарил ей ожерелье, чтобы завоевать ее признательность... доказать ей, что за такого начальника надо держаться.

Нет, надеяться Энн не на что.

Какой смысл лелеять бессмысленные мечты и заниматься самообманом? Работать с ним в одной упряжке, притворяясь, что он для нее не больше чем хороший начальник, - это снова ложь, только с противоположным знаком. И когда он в конце концов узнает правду, он будет ее только презирать. А правда рано или поздно выйдет наружу.

Любовь не может замкнуться сама в себе. Этому Энн научила ее мать. Любовь порождает многочисленные и разнообразные потребности и устремления, и подавить их все - это значит затоптать собственную личность. А Шантенель высоко ценила свою личность.

И тут Энн вдруг как громом ударило: а что она, в сущности, делала все эти годы после смерти матери? Старалась спрятать, подавить, затоптать в себе те черты, которые она унаследовала от Шантенели. Да, Мэтт прав: она создала вокруг своей жизни завесу лжи - даже в более широком смысле, чем он предполагает.

Это открытие не выходило у Энн из головы всю дорогу до дома. И она непрерывно думала о нем субботу и воскресенье.

Каждый раз, когда ее взгляд падал на фотографию матери, Энн вся съеживалась от стыда. Шантенель никогда не лгала и не притворялась. Она была честным, прямым человеком, и она всегда была верна себе, что бы о ней ни думали. Она жила и умерла по своим собственным правилам, пренебрегая условностями. Это было смелое и свободное создание, для которого жизнь - бесконечное приключение. И если перед ней закрывалась одна дверь... что ж, оставались другие.

Шантенель часто поступала неразумно, но по крайней мере она сама принимала решения и сама следовала им. И она не признавала полумер. Не искала проторенной дорожки... не оглядывалась по сторонам... не лгала и не притворялась. И она никогда - ни за что на свете - не стала бы скрывать родство со своей дочерью, как Энн скрывала родство со своей матерью после ее смерти.

Любовь не следует прятать от людских глаз. Любовь - это дар. Ее нужно протягивать на ладонях. Показывать, дарить, не думая о вознаграждении. Неважно, примут или отвергнут твой дар. Дающий все равно станет богаче.

К утру понедельника Энн приняла решение. И сразу почувствовала себя лучше, уверенней. Она обрела целеустремленность - то, чего ей не хватало все эти годы. Она позвонила бывшему агенту Шантенели, который был рад ее слышать, и назначила встречу с ним на среду. Она перебрала платья у себя в шкафу, связала в узел все свои "конспиративные" наряды, включая три серых костюма, и отнесла их в пункт сбора пожертвований для бедных. Всю вторую половину дня и весь вторник Энн провела в магазинах, покупая себе новый гардероб.

В среду Энн встала раньше обычного, вымыла голову и высоко взбила волосы феном. Ее изящная золотистая головка сделала бы честь любой рекламе шампуня.

Решив надеть броское платье, Энн наложила на лицо соответствующую косметику и покрасила ногти лаком того же оттенка, что и губная помада, надела подцвеченные контактные линзы, которые углубляли синь ее глаз.

Шелковистое платье обрисовывало женственные очертания ее фигуры. Рукава - длиной в три четверти, вместо воротника - длинный франтовской шарф, который закидывался через плечо. Артистическое сочетание ярко-голубого и сочно-розового сразу отличало платье как изысканно-дорогую модель. Эффект усиливался подобранными в тон сумочкой и туфлями.

Прежде чем уйти из дома, Энн остановилась перед фотографией матери.

- Я тебя люблю, мамочка. И сегодня ты можешь мной гордиться. Я наконец-то нашла себя и свое место в мире.

Мужчины оборачивались на нее на улице. Рабочие, чинившие проезжую часть, как по команде бросили работу и повернулись в ее сторону. Всю дорогу до станции ее провожал восторженный свист молодых шалопаев. Энджел Кармоди улыбалась, наслаждаясь производимым ею впечатлением. Толпа на платформе расступилась перед ней. Когда подошел поезд, мужчины пропустили ее вперед.

- Кто это? - услышала она за спиной.

Глаза Энджел Кармоди смеялись. Уже много лет она каждое утро ездила на этом поезде. Но сегодня... сегодня она была дочерью Шантенели, и не стыдилась этого, и ее меньше всего интересовало, одобряют ее окружающие или нет.

Так, провожаемая мужскими взглядами, она сошла с поезда на станции Уинярд и прошла два квартала до здания конторы. Сотрудники фирмы, увидев ее, застывали на месте. Когда Энджел Кармоди вышла из лифта на последнем этаже, Сара Деннис затрясла головой, словно отгоняя наваждение.

- Энн? - изумленно проговорила она, вытаращив глаза на женщину, которую раньше видела только в серых костюмах.

- Привет, Сара. Мистер Филдинг пришел?

- Да. Только... - Сара опять потрясла головой, на этот раз озабоченно, - только... ты не боишься напороться на неприятности?

- Не беспокойся, Сара. Все будет в порядке, - уверенно заявила Энджел Кармоди.

И хотя она открыла дверь в кабинет Мэтта с замирающим сердцем, ее решимости не убавилось.

Филдинг сидел за столом, углубившись в бумаги, и не поднял головы при звуке открываемой двери. Именно таким она увидела его в первый раз. Но как с тех пор все изменилось!.. Энн смотрела на него другими глазами - с болью в сердце и затаенной радостью.

Энн тихо закрыла за собой дверь, прошла до середины кабинета и только тогда поздоровалась:

- Доброе утро, Мэтт. - Она произнесла эти слова - одновременно приветствие и прощание - голосом, исполненным любви.

Филдинг резко вскинул на нее глаза, сосредоточенное выражение уступило место удивлению и радости.

- Доброе ут...

И приветствие замерло у него на устах.

Он привстал, затем как-то поспешно сел опять, нахмурился и стал перебирать бумаги, бросая на нее быстрые взгляды из-под насупленных бровей.

- Вы... сегодня... очень хорошо выглядите, - наконец проговорил он в явной растерянности.

- Спасибо. Это и есть настоящая Энджел Кармоди, Мэтт. Без завесы лжи. Вот так я люблю одеваться. И я больше не собираюсь подавлять свою любовь... к экзотическим нарядам, - с улыбкой заключила она.