Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

После учений шум, смех. Я же ни рукой, ни ногой пошевелить не могу — так устал! В клубе кинофильм собираются крутить. Ребята зовут. Куда там! Есть и то не хочется. И вновь меня сомнения грызть стали. Вспомнил, как не смог перепрыгнуть через метровое препятствие. Все курсанты раз — и готово, а я носом зарылся в землю, шишку на лбу набил.

Сижу грустный. Вдруг является старшина. «Шакиров, к комбату. Живо, одна нот здесь, другая — там».

Прибегаю в штаб батальона, докладываю, всё честь честью, как по уставу. Майор Белоусов оглядел меня с ног до головы, хмыкнул. Это означает, что он доволен. Ну, и я, конечно, доволен. И вдруг комбат говорит: «Всё грустите, Шакиров?» Я оторопел, не знаю, что отвечать. Он тогда улыбнулся и продолжает: «По дому грустите?» Тут я отвечаю: «Никак нет, товарищ майор, не грущу». Он смеётся: «Своего командира обмануть хотите? Не выйдет». Ну и я улыбнулся: «Извините, товарищ майор, грущу, но как все, в пределах нормы». — «Отчего же товарищей сторонитесь, даже в кино не ходите? Курсант вы толковый, я вами доволен. Может, устаёте? Так это не беда. Натренируетесь, привыкнете. А если что иной раз и не получится с непривычки — нe беда. Москва и та не сразу строилась. Понятно?» «Понятно», — отвечаю. «Вот и хорошо. А сейчас есть у меня поручение. Срочно надо доставить пакет в полк. — Он назвал полк. — Задание ясно?. Так-так… Пойдёте вместе с вашим земляком курсантом Юнусовым».

Отправились мы. На, улицах темень, хоть глаз выколи. Вдруг слышим женский крик: «Помогите!» Бросились мы с Фазылом на помощь. Две тени метнулись прочь, Фазыл со всех ног — за ними, я за Фазылом. Толком и не помню, как мы задержали бандитов. Но задержали. Правда; у меня синяк под глазом появился, а Фазылу руку ножом слегка попортили.

Дальше всё как в плохонькой книжке получилось. Две женщины, которых бандиты пытались ограбить, благодарят нас. Что за чудеса! Пожилая женщина… Да ведь это тётя Фрося, мы с ней в поезде ехали. Узнала она нас, расцеловала, показывает на молоденькую девушку: «Знакомьтесь, сыночки. Это дочка моя, Катя».

Тут, наконец, подоспел комендантский патруль. Доставили нас всех в комендатуру. Составили протокол. Пошли мы тётю Фросю и Катю провожать. Вижу, мой Фазыл сам не свой, мямлит что-то, отвечает невпопад. «Что с ним? — думаю. — Может, много крови потерял?» А потом сообразил. Не бандит ему рану нанёс, а Катя! Прямо в сердце. Вот как.

И когда он только рассмотреть её умудрился? Ведь темень кромешная. Проводили мы их до дому. Тётя Фрося говорит: «Сыночки, чего на морозе стоять? Холодно и темно. Заходите. Федя, тебе руку как следует надо перевязать». Федя! Это она так Фазыла окрестила, на русский манер. Ну, зашли мы, чаю выпили. Катя и в самом деле хорошенькая, белокурая такая, маленькая. Учится она на курсах медсестёр и поэтому намотала на «Федин» кулак километра полтора бинтов. С боксёрскую перчатку кулак стал.

Тут я должен тебе признаться, что из-за этого новоявленного Феди мы засиделись и тем самым нарушили свой воинский долг. Пакет-то не отнесли. Вспомнили — перепугались, и давай бог ноги!

Всё, однако, обошлось. Даже героями прослыли. За бандюг — благодарность в приказе. Фазыл несколько дней не ходил на занятия, руку пораненную лечил. И через день к воротам училища Катя приходила, с разными гостинцами. Фазыл отнекиваться, а Катя — ему: «Это не я. Это мама. Пироги вкусные, с патокой. Вам надо поправляться». Уговорила. Должен тебе сказать, что пироги с патокой очень вкусные.

Смотрел я на Фазыла с Катей, издали слушал, как они между собой воркуют, и завидовал. Им хорошо, через решётчатую ограду разговаривают. А ты, Соловейчик родной, далеко-далеко. Только в письмах утешение. Да только писать часто нет возможности.

А послушала бы, Мухаббатик, о чём только они не толковали! Всякие пустяки. Она — ему: «У вас в Узбекистане, я слышала, очень много садов, верно?» «Верно, отвечает, очень много. Не хватает лишь такой прекрасной розы, как вы, Катенька». — «Ой, я больше никогда не приду к вам!» — «Катюшенька, не сердитесь, на Востоке принято сравнивать прекрасную девушку с розой». — «Ах, значит, я, по-вашему, прекрасная? Ловелас вы, вот кто». — «А «ловелас» — это хорошо или плохо?» и т. п.

И до того мой друз голову потерял — и смех и грех. Однажды приносят письма. Я, конечно, тут как тут, еле дышу… Слава богу, есть!.. Читаю, начитаться не могу. Спасибо тебе, родная. Вдруг — голос Фазыла: «Почитай, Рустамджан, что из дому пишут». Я, разумеется, всего читать не стал, выбрал. О том, что ты стала бригадиром, о том, как моя мамочка живёт, о подвиге твоей подруги Азизы. Действительно, героиня. Жених погиб на фронте, но она, стиснув зубы, вся ушла в работу, стала лучшей из лучших сборщиц хлопка. Удивительная воля!

Слушал Фазыл, слушал и говорит: «Умница у тебя Катюша, молодец». Я сперва не сообразил, в чём дело, спрашиваю: «Кто?» Он повторяет «Умница твоя Катюша», и как покраснеет! Понимаешь, от от великой своей любви решил, что все девушки мира — Катюши. И, пожалуй, Фазыл прав. Только не Катюши — все девушки мира, а Мухаббат. Ведь верно, да?..

Мухаббат улыбнулась. Милый Рустамджан! За это я тебя и люблю — за простодушие, за такую светлую человеческую наивность. Мужайся, родной, помни: даже за самой чёрной тучей — солнце!

Новый шелестящий треугольничек лёг перед Мухаббат.

Хорошая моя Мухаббаточка!

Я, кажется, становлюсь изрядным воякой. Стрельбу сдал на «пятёрку», по тактике тоже — «пять». Каково, а? И под дождями мокнуть начинаю привыкать (если только к ним когда-нибудь можно привыкнуть!). Портянки научился навёртывать. А раньше мука была. Скрутятся они в комок, натирают ноги!

Всё это теперь позади, будто страшный сон после пробуждения. О эти портянки! Сколько раз вспоминал я строки из Маяковского: «А у меня гвоздь в сапоге кошмарней всех кошмаров Гёте!» Процитировал по памяти, возможно, не точно, но главное — смысл.

Сейчас мне живётся хорошо. Чувствую, получится из меня воин. Единственное, что беспокоит, — как я под настоящим огнём держаться стану! Но ведь тысячи людей держатся, а чем я хуже других?

Расскажу теперь о моих новых знакомых. В прошлую субботу, получив увольнительные, отправились мы с Фазылом к тёте Фросе, а точнее — я к тёте Фросе, а Фазыл к Кате. Пришли. Ефросинья Петровна — к нам: «А, сыночки пожаловали! Заходите». Катя же сама не своя. То засмеётся, то покраснеет, бросилась на стол накрывать. Появились пирожки с патокой (в здешних местах патоки много, несмотря на войну), кукурузные лепёшки, самогонки большая бутылка.

Тут в калитку постучали — ещё гости. широкоплечий дядька лет сорока, его жена и дочь. Познакомились, дядьку Петром Максимовичем Рагозиным звать, жену его Евдокией Васильевной, дочку — Светланой! Забавно, Светлана — значит светлая, а она на цыганку смахивает.