Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

… Мухаббат продолжала писать:

Пусть тебя не тревожит этот старик. Он вздорный брюзга, всего лишь. Всё ему не так, всё не нравится. Недаром его в кишлаке прозвали «Максум-всё-не-так». А как моего дядюшку недавно отбрил Ильяс! Помнишь тракториста, этакую громадину? Он вернулся с фронта без руки и сейчас работает почтальоном. Так вот, как мне рассказывали, в чайхане зашёл разговор о делах на фронте. Люди радовались, что немцам теперь нет-нет — и дают по зубам. Максум-бобо слушал, внутри у него дух противоречия, видать, вовсю разбушевался. Не выдержал старик и как ляпнет: «Чего радуетесь? Всё равно наши аскеры воевать не умеют. Говорите, немцы совсем медленно наступать стали? Да это всё потому, что наши не успевают отступать!»

Все в чайхане оцепенели. Какое кощунство! Люди жизни свои кладут, кровь проливают, а он такое говорит!

Тут поднялся Ильяс-палван, подошёл к дяде Максуму. Ну, решили люди, — конец пришёл Максуму-всё-не-так! И в самом деле, Ильяс его уничтожил, в порошок стёр. Но не подумай, что Ильяс его га горло взял или ещё что. Просто сказал: «Смотрю я на вас, Максум-всё-не-так, и радуюсь счастью, великому счастью одной-единственной женщины». «Какой такой женщины? — не понял дядя Максум. — Ты что несёшь?» «Как что? — отвечает Ильяс.

— Просто я хочу сказать, что завидую той счастливейшей из женщин, которая за вас замуж не вышла!»

В кишлаке и по сей день хохочут. Можешь представить, что тогда творилось в чайхане! Дядя Максум теперь ходит злой, как шайтан…

Строка за строкой ложатся на тетрадочный лист. Мухаббат разговаривает с любимым, делится радостями и умалчивает о печалях. А печалей у неё немало. Особенно одна — алая, нелепая, тревожащая душу.

Удивительный человек Максум-бобо. Порою не то что других — себя ненавидит. Однако себя — в редчайших случаях. А вот окружающим от него достаётся. И то не так, в эго не этак, и работать люди разучились, и начальство колхозное пустяковое — убеждено, будто голова дана мужчине лишь для того, чтобы тюбетейку на ней носить.

Когда-то, давным-давно, был Максум человек как человек. Даже в активистах ходил. В коллективизацию пострадал от байских прихвостней. Поехал рыбачить на Сырдарью, и там, в камышах, нашла его пуля. К счастью, Максум легко отделался: пуля пробила ляжку, не задев кости.

О том, как Максум геройски пострадал за колхозный строй, в районной газете писали, и даже в республиканской «Кызыл Узбекистон». Бандитов поймали, и тогда выяснилось конфузящее Максума обстоятельство. Враги коллективизации признались, что у них и в мыслях не было лишать Максума жизни. По ошибке ему досталось. Хотело байское отродье расправиться с тогдашним председателем колхоза Зайнуллой-раисом, на которого Максум внешностью походил до удивления. В те времена Максум не был жёлтым и бороду носил маленькую, аккуратную. Мужчина был хоть куда. Для пущего сходства с раисом завёл такой же, как и у Зайнуллы, защитного цвета китель с отложным воротничком, коричневые сапоги.

Всё это и сбило с толку врагов. Когда же они узнали, что их жертвой оказался Максум, то страшно огорчились. Главарь даже упрашивал следователя передать Максуму его, главаря, искренние извинения и пожелания долгих лет жизни. Следователь, разумеется, и не подумал выполнять просьбу бандита. Более того, он всячески старался скрыть всю эту трагикомическую историю. Однако она непостижимым образом выползла из тюремной камеры, и пошла гулять по округе молва об истинных обстоятельствах Максумова ранения, расцвеченная ярко-ядовитыми красками домысла. И хотя, казалось бы, какая разница, отчего Максум пулю в ногу получил? Факт ведь: ранен, пострадал за правое дело. Но людям почему-то было весело. Аския-базы в чайханах изощрялись в остроумии, каждый встречный считал своим долгом расспросить Максума о состоянии его раны, прикрывая ладонью улыбку; даже детишки, позабыв об уважении к старшим, осмеливались посмеиваться над Максумом. Издали, правда. «Дядя Максум! — крикнут. — Подари пулю», — и бегом, кто куда.

И со временем так уж вышло, что Максума перестали принимать всерьёз. Сколько раз бывало, обсуждая кандидатуры на должность бригадира, кто-нибудь из колхозников крикнет: «А что, если Максума, а?» Ник го на это не возражает, нет. Просто прокатится лёгкий смешок, и больше уж не упоминают его имени.

В такие минуты Максум сатанел от тихой ярости. Знал бы кто, до чего же он жаждал стать бригадиром! На председательское место он не метил, нет. Знал свои возможности, да и хлопотна должность раиса. Райком жмёт: «Давай, давай!», обком опять же нажимает: «Давай план. Любой ценой — план давай!»

Конечно, и раис из него вышел бы не хуже других. Может, даже и лучше. Беспартийность проклятая мешает. Но почему не доверить ему, Максуму, бригаду? Уж он показал бы, как надо работать!

Бригадирами становились кто хотел и кто не хотел. А Максума обходили. Считали, что способен он махать кетменём. Всего лишь.

Шли годы. Максум стал угрюмым, желчным. А тут ещё недуг его скрутил. Пожелтел весь да так и остался. Остряки опять веселили народ в чайхане. «Наш Максум, по всему видать, решил переехать в Японию-страну… Ха— ха-ха!»

Совсем одичал Максум. Забыл уж, когда активистом был. Стал брюзжать: то не так, то не этак. Обзавёлся обидной кличкой «Всё-не-так» — озлился на весь белый свет. Работать стал с прохладцей. Стали его больше занимать религиозные догматы, старинные обычаи — и как раз именно те, против которых новая жизнь войной ополчилась.

Несуразно сложилась у Максума жизнь. И чем больше он дичал, тем нетерпимее становился в домашнем кругу. Племянницу свою Мухаббат старик и любил и ненавидел. Завидовал уж больно ей. У всех на виду, все без неё просто жить не могут. Мухаббат то поручить, Мухаббат — это. Кого на звено поставить? Мухаббат, конечно!..

Когда же племянница, после отъезда Джамалитдина-ака на фронт, стала бригадиром, Максум-всё-не-так вдруг как-то особенно отчётливо осознал, что племяннице его уже девятнадцать лет, засиделась в девках. Замуж ей надобно, вот что. Поморочил ей голову учителишка — и поминай как звали! И не пара он ей. Дехканин из него липовый. Всё в книжках читает. Пустяковый человек. Вот выдаст он, Максум, замуж племянницу — и всё станет на место. Дети пойдут, домашние хлопоты — семейная жизнь. Не до бригадирства ей будет. Да и в самом деле, какой из женщины бригадир! Смех да и только.

Несколько дней Максум лелеял и холил мысль — выдать замуж Мухаббат. Подходящего жениха облюбовал, хромого магазинщика Мирабида. Конечно, лучше бы выдать племянницу за человека в годах, серьёзного, знающего жизнь. Но это уж, пожалуй, чересчур. Даже палку надо гнуть умеючи, не то переломится. А Мирабид — в самый раз: не молодой и не старый. Тридцать лет, с положением человек, денежка его любит. А главное, надёжный. Хоть сто войн громом греми — в армию он не гож. Хром. А так, в остальном, вполне подходящий жених. Ко всему прочему, старших уважает, древние обычаи, почтителен.